Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Изъ чащи кустарника ползкомъ по травѣ и зарослямъ мы спустились еще ниже, въ русло какого-то почти пересохшаго ручейка, потомъ по этому руслу — тоже ползкомъ — мы обогнули небольшую гряду, которая окончательно закрыла насъ отъ взглядовъ неизвѣстныхъ посѣтителей окрестностей нашего тайника. Поднялись на ноги, прислушались. Напряженный слухъ и взвинченные нервы подсказывали тревожные оклики: видимо, замѣтили.

— Ну, теперь нужно во всѣ лопатки, — сказалъ Юра.

Двинулись во всѣ лопатки. По "промфинплану" намъ нужно было перейти каменную гряду верстахъ въ пяти отъ желѣзной дороги и потомъ перебраться черезъ узкій протокъ, соединяющій цѣпь озеръ — верстахъ въ пяти отъ гряды. Мы шли, ползли, карабкались, лѣзли; потъ заливалъ очки, глаза лѣзли на лобъ отъ усталости, дыханіе прерывалось — а мы все лѣзли. Гряда была самымъ опаснымъ мѣстомъ. Ея вершина была оголена полярными бурями, и по ея хребту прогуливались вохровскіе патрули — не часто, но прогуливались. Во время своихъ развѣдокъ по этимъ мѣстамъ я разыскалъ неглубокую поперечную щель въ этой грядѣ, и мы поползли по этой щели, прислушиваясь къ каждому звуку и къ каждому шороху. За грядой стало спокойнѣе. Но въ безопасности — хотя бы и весьма относительной — мы будемъ только за линіей озеръ. Еще гряда, заваленная буреломомъ, отъ нея — окаянный спускъ къ озеру — гигантскія розсыпи камней, покрытыхъ мокрымъ, скользкимъ мхомъ. Такія мѣста я считалъ самой опасной частью нашего путешествія. При тяжести нашихъ рюкзаковъ поскользнуться на такихъ камняхъ и, въ лучшемъ случаѣ, растянуть связки на ногѣ — ничего не стоило... Тогда пришлось бы засѣть на мѣстѣ происшествія на недѣлю-двѣ. Безъ достаточныхъ запасовъ продовольствія это означало бы гибель. Потому-то мы и захватили такую массу продовольствія.

Часамъ къ пяти мы подошли къ озеру, спустились внизъ, нашли нашъ протокъ, перебрались черезъ него и вздохнули болѣе или менѣе свободно. По пути — въ частности, передъ первой грядой — мы перемазывали наши подошвы всякой сильно пахнувшей дрянью, такъ что никакія ищейки не могли бы пройти по нашимъ слѣдамъ... За протокомъ слегка присѣли и передохнули. Обсудили инцидентъ съ предполагаемыми крестьянами около нашего тайника и пришли къ выводу, что если бы они насъ замѣтили и если бы у нихъ были агрессивныя намѣренія по нашему адресу — они или побѣжали бы къ желѣзной дорогѣ сообщить кому надо о подозрительныхъ людяхъ въ лѣсу, или стали бы преслѣдовать насъ. Но ни въ томъ, ни въ другомъ случаѣ они не остались бы около нашего тайника и не стали бы перекликаться... Это — одно. Второе — изъ лагеря мы ушли окончательно. Никто ничего не заподозрилъ. Срокъ нашихъ командировокъ давалъ всѣ основанія предполагать, что насъ хватятся не раньше, чѣмъ черезъ пять дней — Юрина командировка была дѣйствительна на пять дней. Меня могутъ хватиться раньше — вздумаетъ Успенскій послать мнѣ въ Кемь или въ Мурманскъ какой-нибудь запросъ или какое-нибудь порученіе и выяснить, что тамъ меня и слыхомъ не слыхать... Но это очень мало вѣроятно, тѣмъ болѣе, что по командировкѣ я долженъ объѣхать шесть мѣстъ... И Юрой сразу же послѣ истеченія срока его командировки не заинтересуется никто... Въ среднемъ — недѣля намъ обезпечена. За эту недѣлю верстъ минимумъ сто мы пройдемъ, считая, конечно, по воздушной линіи... Да, хорошо въ общемъ вышло... Никакихъ недреманныхъ очей и никакихъ таинственныхъ дядей изъ третьяго отдѣла... Выскочили!...

Однако, лагерь все-таки былъ еще слишкомъ близко. Какъ мы ни были утомлены, мы прошли еще около часу на западъ, набрели на глубокую и довольно широкую внизу расщелину, по дну которой переливался маленькій ручеекъ, и съ чувствомъ великаго облегченія сгрузили наши рюкзаки. Юра молніеносно раздѣлся, влѣзъ въ какой-то омутокъ ручья и сталъ смывать съ себя потъ и грязь. Я сдѣлалъ то же — раздѣлся и влѣзъ въ воду; я отъ пота былъ мокрымъ весь, съ ногъ до головы.

— А ну-ка, Ва, повернись, что это у тебя такое? — вдругъ спросилъ Юра, и въ голосѣ его было безпокойство. Я повернулся спиной...

— Ахъ, чортъ возьми... И какъ же ты этого не замѣтилъ?.. У тебя на поясницѣ — сплошная рана...

Я провелъ ладонью по поясницѣ. Ладонь оказалась въ крови, и по обѣимъ сторонамъ позвоночника кожа была сорвана до мышцъ. Но никакой боли я не почувствовалъ раньше, не чувствовалъ и теперь.

Юра укоризненно суетился, обмывая рану, прижигая ее іодомъ и окручивая мою поясницу бинтомъ — медикаментами на дорогу мы были снабжены не плохо — все по тому же "блату". Освидѣтельствовали рюкзакъ. Оказалось, что въ спѣшкѣ нашего тайника я ухитрился уложить огромный кусокъ торгсиновскаго сала такъ, что острое ребро его подошвенной кожи во все время хода било меня по поясницѣ, но въ возбужденіи этихъ часовъ я ничего не чувствовалъ. Да и сейчасъ это казалось мнѣ такой мелочью, о которой не стоитъ и говорить.