Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Идти было трудно: я былъ явственно перегруженъ — на мнѣ было не меньше четырехъ пудовъ всякой ноши... Одна за другой проходили версты — вотъ знакомый поворотъ, вотъ мостикъ черезъ прыгающую по камнямъ рѣчку, вотъ, наконецъ, телеграфный столбъ съ цифрой 25/511, откуда въ лѣсъ сворачивало какое-то подобіе тропинки, которая нѣсколько срѣзала путь къ пятому лагпункту. Я на всякій случай оглянулся еще разъ — никого не было — и нырнулъ въ кусты, на тропинку.

Она извивалась между скалъ и корягъ — я обливался потомъ подъ четырехпудовой тяжестью своей ноши, и вотъ, передъ поворотомъ тропинки, откуда нужно было нырять въ окончательную чащу, вижу: навстрѣчу мнѣ шагаетъ патруль изъ двухъ оперативниковъ...

Былъ моментъ пронизывающаго ужаса: значитъ — подстерегли... И еще болѣе острой обиды: значитъ — они оказались умнѣе. Что же теперь?... До оперативниковъ шаговъ двадцать... Мысли мелькаютъ съ сумасшедшей быстротой... Броситься въ чащу? А Юра? Ввязаться въ драку? Ихъ двое... Почему только двое? Если бы этотъ патруль былъ снаряженъ спеціально для меня оперативниковъ было бы больше — вотъ отрядили же въ вагонѣ № 13 человѣкъ по десяти на каждаго изъ боеспособныхъ членовъ нашего "кооператива"... А разстояніе все сокращается... Нѣтъ, нужно идти прямо. Ахъ, если бы не рюкзакъ, связывающій движенія... Можно было бы: схватить одного и, прикрываясь имъ, какъ щитомъ, броситься на другого и обоихъ сбить съ ногъ. Тамъ, на землѣ обѣ ихъ винтовки были бы ни къ чему и мое джіу-джитсу выручило бы меня еще одинъ разъ — сколько разъ оно меня уже выручало... Нѣтъ, нужно идти прямо, да и поздно уже сворачивать — насъ отдѣляетъ шаговъ десять...

Сердце колотилось, какъ сумасшедшее. Но, повидимому, снаружи не было замѣтно ничего, кромѣ лица, залитаго потомъ.

Одинъ изъ оперативниковъ поднесъ руку къ козырьку и не безъ пріятности осклабился.

— Жарковато, товарищъ Солоневичъ... Что-жъ вы не поѣздомъ?..

Что это? Издѣвочка?

— Режимъ экономіи. Деньги за билетъ въ карманѣ останутся...

— Да, оно, конечно. Лишняя пятерка — оно, смотришь, и поллитровка набѣжала... А вы — на пятый?

— На пятый.

Я всматриваюсь въ лица этихъ оперативниковъ. Простыя картофельныя красноармейскія рожи — на такой рожѣ ничего не спрячешь. Ничего подозрительнаго. Вѣроятно, оба эти парня не разъ видали, какъ мы съ Подмоклымъ шествовали послѣ динамовскихъ всенощныхъ бдѣній, навѣрно, они видали меня передъ строемъ роты оперативниковъ, изъ которой я выбиралъ кандидатовъ на вичкинскій курортъ и на спартакіаду, вѣроятно, они знали о великомъ моемъ блатѣ...

— Ну, счастливо... — Оперативникъ опять поднесъ руку къ козырьку, я продѣлалъ нѣчто вродѣ этого — я шелъ безъ шапки — и патруль прослѣдовалъ дальше... Хрустъ ихъ шаговъ постепенно замеръ вдали... Я остановился, прислушался... Нѣтъ, ушли, пронесло...

Я положилъ на землю часть своей ноши, прислонился рюкзакомъ къ какой-то скалѣ. Вытеръ потъ. Еще прислушался, нѣтъ, ничего. Только сердце колотится такъ, что, кажется, изъ третьяго отдѣла слышно... Свернулъ въ чащу, въ кусты, гдѣ ужъ никакіе обходы не были мыслимы — все равно въ десяти-двадцати шагахъ ничего не видать...

До нашего тайника оставалось съ полверсты. Подхожу ужасомъ слышу какой-то неясный голосъ — вродѣ пѣсни. То ли это Юра такъ не во время распѣлся, то ли, чортъ его знаетъ что... Подползъ на карачкахъ къ небольшому склону, въ концѣ котораго, въ чащѣ огромныхъ, непроходимо разросшихся кустовъ, были запрятаны всѣ наши дорожныя сокровища и гдѣ долженъ ждать меня Юра. Мелькаетъ что-то бронзовое, похожее на загорѣлую спину Юры... Неужели вздумалъ принимать солнечныя ванны и пѣть Вертинскаго. Съ него станется. Охъ, и идіотъ же! Ну, и скажу же я ему нѣсколько теплыхъ словъ...

Но изъ чащи кустарника раздается нѣчто вродѣ змѣинаго шипѣнія, показываются Юрины очки, и Юра дѣлаетъ жестъ: ползи скорѣй сюда. Я ползу.

Здѣсь, въ чащѣ кустарника, — полутьма, и снаружи рѣшительно ничего нельзя разглядѣть въ этой полутьмѣ.

— Какіе-то мужики, — шепчетъ Юра, — траву косятъ, что ли... Скорѣй укладываться и драпать...

Голоса стали слышнѣе. Какіе-то люди что-то дѣлали шагахъ въ 20-30 отъ кустовъ. Ихъ пестрыя рубахи время отъ времени мелькали въ просвѣтахъ деревьевъ... Да, нужно было укладываться и исчезать.

Мячъ, копья, литературу, сѣтку я зарылъ въ мохъ, и изъ подо мха мы вырыли наши продовольственные запасы, сверху обильно посыпанные мохоркой, чтобы какой-нибудь заблудили песъ не соблазнился неслыханными запахами торгсиновскаго сала и торгсиновской колбасы... Въ лихорадочной и молчаливой спѣшкѣ мы запихали наши вещи въ рюкзаки. Когда я навьючилъ на себя свой, я почувствовалъ, что я перегруженъ: въ рюкзакѣ опять было не меньше четырехъ пудовъ. Но сейчасъ — не до этого...