Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Но есть какое-то липкое ощущеніе — пуганная ворона и куста боится, — что вотъ всѣ наши планы — дѣтская игра передъ лицомъ всемогущей техники ГПУ...

Технику эту я, слава Тебѣ, Господи, знаю хорошо: восемнадцать лѣтъ я отъ этой техники выкручивался и, судя по тому, что я сейчасъ не на томъ свѣтѣ, а въ Финляндіи — выкручивался не плохо. Технику эту я считаю нехитрой техникой, техникой расчитанной на ротозѣевъ. Или — что еще обиднѣе — техникой, расчитанной на нашихъ великолѣпныхъ подпольщиковъ: возьмется за эту работу русскій офицеръ, человѣкъ смѣлый, какъ смерть, человѣкъ, готовый идти на любую пытку — а вотъ выпьетъ — и прорвется... И — кончено...

Словомъ — техника работы ГПУ — техника нехитрая... Молодецъ противъ овецъ... То, что мы оказались овцами, — это не дѣлаетъ особой чести ни намъ, ни ГПУ... Въ порядкѣ изученія этой техники — много литровъ водки выпилъ я со всякими чекистами, всѣ они и хвастались, и плакали. Хвастались всемогуществомъ ГПУ и плакали, что имъ самимъ отъ этого всемогущества нѣтъ никакого житья... Нужно быть справедливымъ и къ врагу: жизнь средняго работника ГПУ — это страшная вещь, это жизнь пана Твардовскаго, который продалъ свою душу чорту. Но чортъ пана Твардовскаго хоть чѣмъ-то платилъ оному пану при его жизни. ГПУ, въ сущности, ничего не платитъ при жизни, а документъ о продажѣ души все время тычетъ въ носъ... Я понимаю, что это звучитъ нѣсколько фантастически и малоправдоподобно, но въ двухъ случаяхъ моей жизни мнѣ удалось выручить изъ работы въ ГПУ двухъ коммунистовъ — одинъ изъ нихъ работалъ въ ГПУ десять лѣтъ... Нѣтъ, технику работы ГПУ я зналъ хорошо... Но въ эти дни, передъ побѣгомъ, все мое знаніе заслонялось внѣлогичной, нелѣпой, подсознательной тревогой...

Насколько я могу вспомнить — я ни о чемъ, кромѣ побѣга, не думалъ. Вѣроятно, Юра — тоже. Но ни онъ, ни я о побѣгѣ не говорили ни слова. Валялись въ травѣ у рѣчки, грѣлись на солнышкѣ, читали Вудворта. Юра былъ настроенъ весьма по майнридовски и всякими окольными путями старался дать мнѣ понять, какъ будетъ великолѣпно, когда мы, наконецъ, очутимся въ лѣсу... Въ эти послѣдніе лагерные мѣсяцы Юра катался, какъ сыръ въ маслѣ, завелъ дружную компанію вичкинскихъ ребятъ, рѣзался съ ними въ шахматы и волейболъ, тренировался въ плаваньи, собирался ставить новый русскій рекордъ на сто метровъ, ѣлъ за троихъ и на голыхъ доскахъ нашихъ наръ засыпалъ, какъ убитый... И отъ юности своей, и отъ солнца, и отъ прочаго, что въ человѣческой жизни уже неповторимо, какъ-то сказалъ мнѣ:

— А знаешь, Ва, въ сущности, не такъ плохо жить и въ лагерѣ...

Мы лежали на травкѣ за рѣчкой Кумсой — послѣ купанья, послѣ маленькой потасовки, подъ яркимъ іюльскимъ небомъ... Я оторвался отъ книги и посмотрѣлъ на Юру. Къ моему удивленію, онъ даже не сконфузился — слишкомъ у него "силушка по жилочкамъ переливалась". Я спросилъ: а кто еще живетъ въ лагерѣ такъ, какъ мы съ тобой живемъ? Юра согласился: никто. Даже и Успенскій такъ не живетъ... Успенскій работаетъ, какъ волъ, а мы ничего не дѣлаемъ.

— Ну, Ватикъ, я не говорю, чтобы не бѣжать, бѣжать, конечно, нужно. Но — не такъ плохо и здѣсь...

— А ты вспомни подпорожскій УРЧ и профессора Авдѣева.

Юра смякъ. Но его вопросъ доставилъ мнѣ нѣсколько очень мучительныхъ часовъ великаго соблазна.

И въ самомъ дѣлѣ — на кой чортъ бѣжать? Въ лагерѣ я буду жить — въ соотвѣтствіи съ моими личными вкусами къ жизни, а вкусы эти довольно просты... Проведу спартакіаду, получу въ свое завѣдываніе команду охотниковъ (была и такая охотничья команда изъ привиллегированныхъ заключенныхъ, поставлявшая рябчиковъ и медвѣдей къ чекистскому столу), Юру устрою въ Москву — вмѣсто того, чтобы подставлять его кудрявую головешку подъ чекистскій наганъ... Побѣгъ Бориса можно остановить... Успенскій, конечно, сможетъ перетащить его сюда. Будемъ таскаться на охоту вмѣстѣ съ Борисомъ... Стоитъ ли подставлять всѣ наши головы? Словомъ — это были часы великаго упадка и малодушія. Они скоро прошли... Подготовка шла своимъ чередомъ.

Подготовка же эта заключалась въ слѣдующемъ:

Все, что нужно было на дорогу, мы уже припасли: продовольствіе, одежду, обувь, компасы, медикаменты и прочее. Все это было получено путемъ блата, кромѣ компасовъ, которые Юра просто сперъ въ техникумѣ. На оружіе мы махнули рукой. Я утѣшалъ себя тѣмъ, что встрѣча съ кѣмъ-нибудь въ карельской тайгѣ — вещь чрезвычайно мало правдоподобная, — впослѣдствіи мы на такую "чрезвычайно мало правдоподобную вещь" все-таки напоролись... Выйти изъ лагеря было совершенно просто. Нѣсколько труднѣе было выйти одновременно вдвоемъ — и въ особенности на югъ. Еще труднѣе было выйти вдвоемъ и съ вещами, которыя у насъ еще оставались въ баракѣ. И, наконецъ, для страховки на всякій случай, нужно было сдѣлать такъ, чтобы меня и Юры не такъ скоро хватились бы...