Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Сейчасъ мы были безоружны совсѣмъ. У насъ было по ножу — но это, конечно, не оружіе. Планы же добычи оружія — восходили еще ко временамъ Погры, и — по всей обстановкѣ лагерной жизни — всѣ они были связаны съ убійствомъ. Они строились "въ запасъ" или, какъ говорятъ въ Россіи, "въ засолъ": оружіе нужно было и слѣдовало его раздобыть за двѣ-три недѣли до побѣга — иначе при любой переброскѣ и рискъ убійства, и рискъ храненія оружія пошелъ бы впустую. Когда насъ съ Юрой перебросили въ Медвѣжью Гору и когда я получилъ увѣренность въ томъ, что отсюда насъ до самаго побѣга никуда перебрасывать не будутъ — я еще слишкомъ слабъ былъ физически, чтобы рискнуть на единоборство съ парой вохровцевъ — вохровцы ходятъ всегда парами, и всякое вооруженное населеніе лагеря предпочитаетъ въ одиночку не ходить... Потомъ настали бѣлыя ночи. Шатавшіеся по пустыннымъ и свѣтлымъ улицамъ вохровскіе патрули были совершенно недоступны для нападенія. Наше вниманіе постепенно сосредоточилось на динамовскомъ тирѣ.

Въ маленькой комнатушкѣ при этомъ тирѣ жили: инструкторъ стрѣлковаго спорта Левинъ и занятный сибирскій мужичекъ — Чуминъ, служившій сторожемъ тира и чѣмъ-то вродѣ егеря у Успенскаго, — глухой, неграмотный, таежный мужичекъ, который лѣсъ, звѣря, воду и рыбу зналъ лучше, чѣмъ человѣческое общество. Время отъ времени Чуминъ приходилъ ко мнѣ и спрашивалъ: "ну, что въ газетахъ сказываютъ — скоро война будетъ?" И, выслушавъ мой отвѣтъ, разочарованно вздыхалъ: "Вотъ, Господи ты, Боже мой — ни откуда выручки нѣтъ"... Впрочемъ — для себя Чуминъ выручку нашелъ: ограбилъ до нитки динамовскій тиръ — и исчезъ на лодкѣ куда-то въ тайгу, такъ его и не нашли.

Левинъ былъ длиннымъ, тощимъ, нелѣпымъ парнемъ лѣтъ 25-ти. Вся его нескладная фигура и мечтательные семитическіе глаза никакъ не вязались со столь воинственной страстью, какъ стрѣлковый спортъ... По вечерамъ онъ аккуратно нализывался въ динамовской компаніи до полнаго безчувствія, по утрамъ онъ жаловался мнѣ на то, что его стрѣлковыя достиженія все таютъ и таютъ.

— Такъ бросьте пить...

Левинъ тяжело вздыхалъ.

— Легко сказать. Попробуйте вы отъ такой жизни не пить. Все равно тонуть — такъ лучше ужъ въ водкѣ, чѣмъ въ озерѣ...

У Левина въ комнатушкѣ была цѣлая коллекція оружія — и собственнаго, и казеннаго. Тутъ были и винтовки, и двустволка, и маузеръ, и парабеллюмъ, и два или три нагана казеннаго образца, и складъ патроновъ для тира. Окна и тира, и комнаты Левина были забраны тяжелыми желѣзными рѣшетками; у входа въ тиръ всегда стоялъ вооруженный караулъ. Днемъ Левинъ все время проводилъ или въ тирѣ, или въ своей комнатушкѣ; на вечеръ комнатушка запиралась, и у ея входа ставился еще одинъ караульный. Къ утру Левинъ или самъ приволакивался домой, или чаще его приносилъ Чуминъ. Въ этомъ тирѣ проходили свой обязательный курсъ стрѣльбы всѣ чекисты Медвѣжьей горы. Левинская комнатушка была единственнымъ мѣстомъ, откуда мы могли раздобыть оружіе. Никакихъ другихъ путей видно не было.

Планъ былъ выработанъ по всѣмъ правиламъ образцоваго детективнаго романа. Я приду къ Левину. Ухлопаю его ударомъ кулака или какъ-нибудь въ этомъ родѣ — неожиданно и неслышно. Потомъ разожгу примусъ, туго накачаю его, разолью по столу и по полу поллитра денатурата и нѣсколько литровъ керосина, стоящихъ рядомъ тутъ же, захвачу маузеръ и парабеллюмъ, зарою ихъ въ песокъ въ концѣ тира и въ однихъ трусахъ, какъ и пришелъ, пройду мимо караула.

Минутъ черезъ пять-десять взорвется примусъ, одновременно съ нимъ взорвутся банки съ чернымъ охотничьимъ порохомъ, потомъ начнутъ взрываться патроны. Комнатушка превратится въ факелъ...

Такая обычная исторія: взрывъ примуса. Совѣтское производство. Самый распространенный видъ несчастныхъ случаевъ въ совѣтскихъ городахъ. Никому ничего и въ голову не придетъ.

Вопросъ о моемъ моральномъ правѣ на такое убійство рѣшался для меня совсѣмъ просто и ясно. Левинъ обучаетъ палачей моей страны стрѣлять въ людей этой страны, въ частности, въ меня, Бориса, Юру. Тотъ фактъ, что онъ, какъ и нѣкоторые другіе "узкіе спеціалисты", не отдаетъ себѣ яснаго отчета — какому объективному злу или объективному добру служить его спеціальность, въ данныхъ условіяхъ никакого значенія не имѣетъ. Левинъ — одинъ изъ винтиковъ гигантской мясорубки. Ломая Левина, я ослабляю эту мясорубку. Чего проще?

Итакъ, и теоретическая, и техническая стороны этого предпріятія были вполнѣ ясны или, точнѣе, казались мнѣ ясными. Практика же ввела въ эту ясность весьма существенный коррективъ.