Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

Моя идея заключалась в том, чтобы избежать тяжёлый, жёсткий рок–н–ролл. Если нам удастся побить аудиторию блюзовыми, лирическими и мелодичными песнями и довести их до исступления, мы будем более выигрышно смотреться на фоне двух других британских групп, придерживающихся в своей игре жёсткого ритма. Нам предстояло в кратчайший срок сделать новую аранжировку «Дома восходящего солнца» и мы чувствовали, что другого такого удобного случая нам не предвидится. Все единодушно со мной согласились, и на первом же концерте мы испытали мой план — реакция предвосхитила все наши ожидания. В Манчестере нас догнал звонок Микки Моста, нашего продюсера — срочно со всем нашим реквизитом мчаться обратно в Лондон на небольшую студию в Кингсвее, где был четырёхдорожечный студийный магнитофон и записать её.

Мы всё сделали от нас зависящее — сели в поезд до Юстона, дали сверх положенного перронному носильщику и он на своей тележке докатил наши инструменты через весь Вест—Энд до студии. Прибыв на место, быстро развернулись, проверили звук, сыграли раз, а на второй мы уже сделали запись. Эта запись разошлась миллионным тиражом (она и до сих пор хорошо продаётся). И когда утром перед самым закрытием этой крошечной студии Час Чандлер пошёл расплачиваться за студийное время, выяснилось, что запись её стоила нам четыре фунта десять шиллингов и ноль пенсов.

Вернувшись на следующий же день обратно, я уже стоял на сцене в боковом нефе и с восхищением смотрел на работу Чака. Он действительно был величайшим артистом. Как–то я с ним разговорился и сказал ему, что, когда будем в Ньюкасле, он найдёт там совершенно особенную публику, с нетерпением ожидающую его приезда. Хорошо помню, как стоял в одном из крыльев нашего родного Городского Зала, а Чак в середине своего выступления прошёлся своей знаменитой утиной походкой через всю сцену до того места, где стоял я, взглянул на меня и произнёс:

— Ты оказался совершено прав — они великолепны.

Затем утиной походкой развернулся лицом к публике — она неистововала. Последний его концерт состоялся в Лондоне, публика требовала его снова и снова, требовала сладкого. Тэды в своих лучших шмотках, их подруги — как с картинок модных журналов, все вызывали своего рок–н–ролльного идола. Все словно обезумели. Они не давали уйти ему со сцены. На балконе подростки начали бить плафоны, свет погас, а девчонки стали спрыгивать прямо вниз на публику, находящуюся в партере, крича: «Ещё! Ещё! Ещё!» Продолжая вопить, ринулись на сцену и танцуя окружили Чака, но надо отдать им должное, они не помешали ему продолжать играть. Помню, оглянувшись, увидел обеспокоенные лица Дона Ардена и Питера Гранта. Совершенно очевидно было, что они уже подсчитывали суммы нанесённого ущерба и как много с них запросит администрация театра.

Под конец Чак своей утиной походкой подошёл к краю сцены и крикнул Питеру Гранту:

— У вас хватит денег на всё это?

— Нет, не думаю, — покачал головой Грант.

Он вернулся утиной же походкой на сцену и продолжил игру ещё одной вещью. Сказать, что аудитория сошла с ума — это ничего не сказать. Он снова прошёлся утиной походкой через всю сцену и снова крикнул Гранту:

— У вас хватит денег на всё это?

Питер снова покачал головой и улыбнулся. Не прекращая идти утиной походкой, Чак отключил свою гитару и спустился вниз в ожидающий его на улице лимузин, который отвёз его в гостиницу, где он, возможно, вытянув уставшие ноги, насладился чашечкой английского чая, в то время как беснующаяся публика продолжила разносить театр на куски.

Чак на удивление хорошо разбирался во всех бумагах и хитросплетениях деловых взаимоотношений. Годы, проведённые в тюрьме, сделали его очень осторожным и разборчивым в выборе агентов и импресарио. Помню, перед одним из выступлений Дон Арден и Питер Грант стояли на коленях под дверью его уборной, умоляя скосить им один единственный фунт. Чак был неумолим и требовал оплаты вперёд, в то время как публика рвала театр на части. Поговаривают, что даже кто–то стрелял из пистолета, что совершено необычно для такого города как Лондон. Прибыла полиция со своими дубинками — сплошное месиво.

Чак был непреклонен, холоден к мольбам, когда касалось денег. Я зашёл к нему на последнем нашем выступлении и застал пакующим свои гитары и костюмы.

— Мистер Берри… — постучавшись, вошёл я к нему. — Чак…

— Да, что случилось, сынок, — обернулся он и заулыбался мне.

— Ну, я только хотел сказать, что мне доставило огромное удовольствие работать с вами. Вы превзошли все мои ожидания, и я хотел сказать, как мне нравится ваша музыка.