Стивен Найфи - Ван Гог. Жизнь. Том 1. Том 2

Несмотря на преклонные годы, Рене оказался отличным рассказчиком. По свидетельству Дуато, который не раз встречался с ним и обменивался письмами, Секретан до конца жизни оставался в прекрасной физической форме и здравом уме. [162] Там же, p. 57. В отличие от многих очевидцев Рене впервые рассказал о последних днях Винсента спустя годы после того, как художник стал знаменитым. Он решился на интервью не для того, чтобы связать свое имя с легендарным художником и ухватить кусочек его бессмертной славы, но с целью восстановить истину. Секретан прочел в журнале «Пари-матч» статью о выходе фильма «Жажда жизни» с фотографией Кирка Дугласа в роли Винсента Ван Гога. Вид пышущего здоровьем красавца Дугласа настолько задел чувства Рене, что тот просто не смог больше молчать. Актер на фото «не имел никакого сходства с нашим другом, который больше был похож на бродягу, только в ботинках», – признавался он Дуато. [163] Там же. Рассказанное Рене в целом не только противоречит тому, как эту историю, следуя духу своего времени, показывали Стоун и Голливуд, но и изобилует убедительными деталями, поражает внутренней достоверностью. Все изложенные Секретаном факты можно проверить независимо друг от друга, при этом он совершенно не стремится представить себя в лучшем свете или приукрасить свои поступки. На самом деле Секретан часто уличает себя – вольно и невольно.

Но как бы то ни было, хотя Рене невероятно откровенно рассказал о своем агрессивном и жестоком поведении по отношению к Винсенту, он так и не признался в непосредственном участии в истории с роковым выстрелом 27 июля 1890 г. Относительно событий того дня Рене поведал Дуато, что Винсент стащил револьвер у него из рюкзака; он также смутно помнил, как они с Гастоном уехали в Нормандию на семейную виллу где-то в июле, а про смерть Винсента он якобы узнал из заметки в одной из главных парижских газет. [164] Там же, p. 47. В какой – он не мог вспомнить, и никаких статей подобного рода в печати тех лет пока не обнаружено. Тем не менее все сказанное Рене Секретаном на этот счет лишено последовательности и убедительности, присущей остальной части его рассказа. Среди множества воспоминаний именно здесь проявляется осторожность человека, который знает, что его слова будут зафиксированы. Так, например, в одном из интервью Дуато Секретан утверждает, что носил рюкзак (с тяжелым револьвером) повсюду, куда бы ни направлялся, – и при этом до отъезда в Нормандию так и не заметил, что оружия там уже нет. В другом интервью он высказывает предположение, будто Винсент стащил у него кольт в тот самый день, таким образом получается, что сам он в этот момент находился в Овере. [165] Явно имея в виду купание в реке, Рене рассказывал Дуато: «Мы оставили [пистолет] на берегу вместе со всеми нашими рыбацкими штуками, мешками… даже штанами… как судьбе было суждено, в тот день, когда Ван Гог им воспользовался, он сработал» (Там же, p. 46).

В этих неуклюжих отговорках, равно как и в откровенных признаниях, мы слышим голос человека, который всю жизнь скрывал правду, но не мог умереть, не рассказав ее (по крайней мере, бо́льшую часть), чтобы облегчить совесть перед самым уходом.

Версия, будто смерть Ван Гога стала результатом неудачной попытки самоубийства, складывалась на протяжении семидесяти с лишним лет. В первых письменных упоминаниях о выстреле, сделанных непосредственно после происшествия, о самоубийстве речь не идет. Когда Поль Гаше, один из врачей, наблюдавших Винсента, 28 июля вызвал Тео письмом в Овер, [166] Поль Фердинанд Гаше – Тео Ван Гогу, 27.07.1890. Цит. по: Distel, Stein, p. 265. См. также: главу 43 настоящего издания; Van Gogh-Bonger, 1978, p. lii. он ни словом не обмолвился об обстоятельствах или характере полученной Винсентом травмы, сообщил только, что Ван Гог «ранил себя». [167] «Премного сожалею, что вынужден беспокоить Вас, однако я счел своим долгом безотлагательно связаться с Вами. Сегодня, в воскресенье, в девять вечера за мной прислали по просьбе Вашего брата Винсента, который хотел видеть меня немедленно. Я нашел его в плачевном состоянии. Он себя ранил…» Цит. по: Van Gogh-Bonger, 1978, p. lii.

В письмах Йоханне, написанных у постели умирающего брата, Тео тоже никак не указывает на попытку самоубийства и не говорит о своих подозрениях подобного рода. [168] «[Винсент] действительно очень нездоров. В подробности вдаваться не стану, это слишком огорчительно, но должен предупредить тебя, дорогая, что жизнь его может быть в опасности». – Тео Ван Гог – Йоханне Ван Гог-Бонгер, 28.07.1890, b2066 V/1982. Винсент в его описании печален («Бедняга, жизнь не была особенно щедра к нему» [169] Там же. Тео здесь, возможно, пытается оградить молодую мать от ужасной правды или защитить имя семьи от очередного позора. Однако слова брата о состоянии Винсента кажутся более убедительными (и больше похожи на речь самого Винсента), чем слухи о неудавшемся самоубийстве, которые к тому времени уже можно было услышать на улицах Овера. ), но не стремится свести счеты с жизнью. Ничто в комнате или мастерской Винсента не указывало на намерение художника покончить с собой. Он не оставил прощальной записки и не навел порядок в комнате. [170] Среди бумаг на столе Винсент оставил неотправленные черновики и обрывки писем, которые явно не предназначались для глаз Тео. См. главу 42. Последние письма Ван Гога полны жизнелюбия, [171] См. главу 42. в них много призывных набросков нового жилища художника в Овере. [172] Tralbaut, p. 337–340. Всего за несколько дней до трагедии Винсент сделал большой заказ на краски и другие художественные материалы, – странный поступок для того, кто планирует покончить с собой, да еще так болезненно относится к тому, что тратит деньги брата.