Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

Прислугу Сигрид Унсет держала на дистанции и даже с главной экономкой, датчанкой Астрид Андерсен, доверительных бесед не вела. В повседневной жизни она играла одновременно две роли — старозаветной хозяйки и современной работающей женщины. Время от времени замечала, что хорошо бы и ей в свободную минутку посидеть с вязанием, как это было принято у других хозяек, не говоря уже о крестьянках. Однако в ее устах иначе, чем милым кокетством, такие признания не назовешь.

Напротив, когда летом 1920 года, в День Святого Удава, она стояла на лестнице усадьбы Бьёрнстад в Майхаугене и рассказывала о великом святом, то чувствовала себя в своей стихии. Величественная и уверенная в себе, несмотря на тихий голос, возвышалась она над многочисленными собравшимися, которым приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова. Сигрид Унсет быстро успела подружиться с коллекционером Андерсом Сандвигом, и когда он пригласил ее выступить в качестве почетного гостя, тут же согласилась. В особенности на этой старой лестнице и в день этого святого. Со временем история Святого Улава превратилась в любимую тему, которую она неустанно разрабатывала. Сага об Улаве украсила ее коллекцию историй о святых. А библиотека с годами пополнилась красивыми старинными томами в кожаных переплетах. Здесь были не только любимые отцовские энциклопедии, которые ей удалось выкупить, но и многочисленные издания, составляющие объемную литературу о крестителе Норвегии. Версия Снорри казалась ей не совсем убедительной. Об обращении Гудбранда из Долин она рассказала так, как не удавалось никому до нее.

Сигрид Унсет обладала определенными задатками драматурга и режиссера. При виде первых солнечных лучей, озаривших очертания гор, Улав в ее повествовании говорит: «Посмотри же вверх и на восток. И увидишь нашего Господа в сиянии великого света». Что думали лиллехаммерцы, глядя на нее, возвышающуюся на ступеньках старинной каменной лестницы, и слушая ее монотонный голос, с легким датским акцентом почти выпевающий слова? Возможно, они были разочарованы — после всех-то сплетен о развеселой богемной жизни в Риме, о странном браке, в котором муж и жена живут по разным адресам! Не показалась ли она на их вкус чересчур набожной? А она все говорила и говорила, углубляясь во всякие диковинные детали.

Жития святых очаровали ее. Первое собственное переложение — о жизни, смерти и чудесах Святого Халварда [321] Tidens Tegn, 17.4.1920. — она опубликовала еще той весной. Там она напоминала, что не только древняя языческая вера в рок «укрепляла дух и расширяла границы сознания». Еще в 1043 году Халвард был готов рискнуть жизнью во имя христианской идеи справедливости. Свободно толкуя легенду, Унсет набрасывает картину цветущего мая — гибкие ивы, окруженные стайками желтых гусят, толкущихся вдоль берега каждого ручья, — и образ «светловолосого паренька, что во имя Господа пошел ко дну с мельничным жерновом на шее, ибо защищал одного из малых сих от несправедливости».

За несколько недель до появления в печати ее первого «жития», «Афтенпостен» в двух номерах напечатала в выделенном «подвале» примечательное сочинение, озаглавленное «Гимнадения» [322] Aftenposten, 7.2.1920 og 19.2.1920. , — опять-таки за подписью «Сигрид Унсет». Продолжение этой современной истории о жизни и духовном развитии Пауля Селмера выйдет в свет только девять лет спустя. Таким образом, параллельно с работой над историей Кристин, дочери Лавранса, она занималась не одними только короткими повестями о святых и газетными статьями, но и делала наброски еще к одному большому роману. Вопрос о том, какого мнения она тогда была о Пауле Селмере и его обращении, остается открытым, но, во всяком случае, первые строки в более или менее неизменном виде вошли в окончательную редакцию.

Святой Улав проезжал через долину Гудбрандсдал за триста лет до условного «рождения» Кристин, дочери Лавранса. Если бы Святой Улав не побывал там, история Кристин была бы совсем другой. Складывается впечатление, что всё, над чем теперь работает Сигрид Унсет, является звеньями одной цепи, что она наконец нашла ту связующую красную нить, что проходит через всю ее жизнь. Но позволив Кристин пойти до конца в запретной любви к Эрленду, писательница неизбежно должна была вернуться к вопросу: что же сталось с ее собственной любовью? Разве не взяла она на себя обязательство жить вместе со Сварстадом? Падчерицы из Кампена постоянно жаловались на то, как им тяжело. Возможно, ей стоит умерить свои требования. Возможно, они могли бы найти какой-то компромисс. Если Сварстад продаст дом в Кампене, они могли бы вместе присмотреть что-нибудь поближе к Кристиании. Может быть, надо поговорить с ним об этом, когда он вернется из-за границы.