Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

Эта измученная компания в Хундорпе больше, чем самих немцев, презирала только одного человека — Кнута Гамсуна. Буквально накануне он выпустил листовку, в которой обратился к своей стране, оккупированной врагом. Он откровенно насмехался над Хамбру, «этим сыном „иммигранта“» (читай — еврея) и снова источал свою давнюю «ненависть к Англии». Сигрид Унсет перед своим собственным выступлением распалилась до крайности. На кухне начальника станции в Отте техник из Государственного радиовещания Гуннар Нюгор налаживал оборудование. Выступление записывали на грампластинки. Сигрид Унсет стояла у кухонного стола и говорила в микрофон [694] Fontander 1992, s. 18. . Она пыталась подбирать простые слова, речь ее была резкой и очень эмоциональной. Она читала с листа — эти записи она сделала в Бьеркебеке перед тем, как покинуть свой кабинет:

— Старый лев на гербе Норвегии, вероятно, может казаться ручным и миролюбивым зверем. Но если люди, которых мы со стыдом и негодованием вынуждены называть норвежцами, считают, что могут предать норвежского льва на волю сторожевой собаки диктатора, то пусть знают, какую непростительную, какую постыдную ошибку они совершают [695] Radiotale manus NBO, MS. fol. 4235. .

Буквально на следующий день немцы отреагировали на ее слова: все книги Сигрид Унсет должны быть немедленно изъяты из обихода. Она значилась в черных списках с 1933 года, ее книги сжигались на кострах. Но теперь она удостоилась особого приказа самого Йозефа Геббельса. Имя Сигрид Унсет также не должно появляться в немецкой прессе. Геббельс записал в своем дневнике: «Сигрид Унсет резко выступила против Рейха. Поэтому я запрещаю ее книги» [696] Liv Bliksrud: Sigrid Undset og Tyskland, Perspektiven, heft V, 2005. .

Записанные пластинки пересылали через Швецию в Лондон и Вашингтон. Через пару дней речь транслировали в Норвегии на коротких волнах. Среди тех, к кому обращалась Сигрид Унсет, был и ее собственный сын Андерс, именно его она и хотела воодушевить на борьбу с оккупантами. Наверное, думала она, он лежит сейчас где-нибудь в укрытии и слушает радио. Она передавала прощальный привет ему и всем его сверстникам. Она знала, что Андерс хочет попасть на передовую, она также знала, что уже вся долина близ ее родных мест объята огнем войны. Сама она повторила то, что когда-то было сказано ею с кафедры Студенческого общества в Тронхейме в 1914 году, когда она выступала там как первая женщина-лектор и новоиспеченная мать:

— Лучше уж мне увидеть своего сына лежащим мертвым и растерзанным на земле, что принадлежала его народу, когда он пал, чем живущим и борющимся в покоренной стране.

Она гордилась Андерсом, да и Хансом тоже гордилась, ведь Ханс теперь стремился попасть добровольцем в санитарный батальон. Ее очень порадовала реакция Йозефа Геббельса, человека, которому Кнут Гамсун преподнес в дар свою Нобелевскую медаль.

После очередного собрания в Хундорпе и краткого ночного отдыха беженцы продолжили свой путь к Довре. Лисе Стаури договорилась со своим другом, приходским священником Ингвальдом Скоре, чтобы там их приняли. Они узнали, что немецкие войска уже вошли в Треттен. Немцы каждый день совершали налеты на север долины. В семье Поске было двое детей — восьми и десяти лет. Маленькую Эву потрясло то, что им внезапно пришлось искать убежища в подвале прачечной Отты, но гораздо большее впечатление производило то, как неспешно Сигрид Унсет спускалась с лестницы с зажженной сигаретой. Когда они уже находились в Довре, писательнице поручили следить за тем, чтобы дети каждый раз спускались в убежище, как только начинали выть сирены и раздавался шум самолетов. Днем они укрывались рядом с домом, на поросшем травой склоне.

— Дети! Прячьтесь! — строго скомандовала Сигрид Унсет, когда они дошли до хутора Марит Ховде. Впервые с девятилетней девочкой так сурово обращались. Впрочем, эта странная «тетя» не только ругалась, частенько она придумывала для детей всевозможные забавы и игры.

Немцы в основном бомбили железные и шоссейные дороги, но случалось и так, что они палили из ручного пулемета по всему, что двигалось. Однажды все увидели, что даже грузная Сигрид Унсет может бегать, и довольно резво, когда раздались пулеметные очереди и ей пришлось срочно переместиться из дома священника к безопасному каменному хлеву. Впрочем, когда в тот же день снова объявили воздушную тревогу, она отказалась прятаться.

— Нет, если они прилетят еще раз, я не на шутку разозлюсь! — сказала она и не сдвинулась с места [697] Fra Fredrik Paasches artikkel «I selskap med Sigrid Undset gjennem krigens Norge», Vestmanlands Läns tidning, 26.6.1942. .