Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

«Я, кроме всего прочего, слишком люблю досаждать людям, которых не люблю, устраивать споры и раздражаться из-за чужой глупости», — писала она отцу Тойвесу. Она была «легкой жертвой для чертей, которые подначивают бедную душу злиться и лелеять злобу» [508] Brev til Theeuwes, 18.12.1930, NBO, 348. . И особенно сильно это проявлялось, когда она чувствовала себя уставшей — ее обычное состояние, — тогда ей было сложно показать себя с хорошей стороны и оставалось только молиться.

В гостиной стоял алтарь, двенадцать молельных стульев были привезены из Парижа, в кабинете хранилась итальянская шкатулка эпохи Ренессанса со всем необходимым для службы. Поскольку Бьеркебек был единственным местом, где можно было собраться на католическое богослужение в Лиллехаммере, она часто приглашала и на завтрак, и на службу. Тогда отец Бешо или отец Лутц могли приехать днем раньше и переночевать в доме, который называли священническим. Среди молодежи, принимавшей участие в мессах, была и шестнадцатилетняя Хетти Хенриксен, одноклассница Андерса. Она приходила со своей матерью-француженкой. Хетти чувствовала глубокую привязанность к Сигрид Унсет с тех пор, как шесть лет назад они обе приняли крещение в часовне Святого Торфинна. Девушка испытывала ни с чем не сравнимое благоговение, когда исповедовалась в «светелке» Сигрид Унсет. После того как все побывали на исповеди, хозяйка спускалась из спальни, чтобы преклонить колена во время молитвы и мессы.

Потом Унсет сердечно приветствовала всех членов маленькой общины и приглашала на изумительно сервированный завтрак. Ханс с удовольствием принимал в этом участие и задавал забавные вопросы гостившим у них священникам. Например, однажды он спросил о змее в раю:

— А он ползал на животе или у него были маленькие ножки? [509] Skille 2003, s. 135.

Андерс отстранился от религии, не конфирмовался и вышел из государственной церкви в пятнадцать лет. «Не принадлежит ни к одной из церковных общин» — гласила запись в графе «Вера» приходской книги. С тех пор как Андерс в принудительном порядке присутствовал на освящении часовни Святого Торфинна, он категорически отказывался ездить в Хамар. Статный семнадцатилетний молодой человек все больше походил на своего отца и требовал уважения от матери. Нехотя ей пришлось принять его позицию, и, наверное, ее задевало, когда он говорил, что католическая церковь чересчур снисходительно относилась к грешникам. «Думайте о нем иногда и молитесь за то, чтобы он образумился и пришел к вере, — писала она отцу Тойвесу, — он видит будущее мира и этой страны в черном цвете, хочет, чтобы разводы карались смертной казнью, школы были аннулированы, а психоаналитики сожжены, <���…> к сожалению, он не стал католиком. Мне кажется, он полагает, что мы недостаточно строги» [510] Brev til pater Theeuwes, 18.12.1930, NBO, 348. . Андерс считал к тому же чепухой проводить воскресенье в церкви, когда можно было кататься на лыжах или рыбачить. Он не мог согласиться с тем, что религиозные обязательства важнее его занятий спортом.

Дружба с семьей Гейерстамов укрепилась. Не только потому, что Поста принял католичество, но и потому, что Унсет во многом помогала семье деньгами. Взамен они постоянно приглашали Унсет с детьми в гости. У нее самой было не так много времени. Семнадцатилетний Андерс же, напротив, проводил у них длинные каникулы. Взамен сын Гейерстамов Пелле поступил в гимназию в Лиллехаммере. Его родители были недовольны школой, в которую он ходил, и теперь Сигрид Унсет могла пообещать, что он будет учиться в «приличной школе». Жизнь в Бьеркебеке стала для него испытанием на стойкость и мужество. Пелле испытания не выдержал. Что именно спровоцировало откровенный гнев Сигрид Унсет — неизвестно, но близкие говорили, что в основном она была недовольна обращением Пелле с Моссе. Едва ли что-то другое могло бы спровоцировать Сигрид Унсет больше, чем неуважительное отношение к ее enfant de Dieu.

Однако об этом Унсет родителям Пелле напрямую не сообщила, лишь указала на его недисциплинированность. В письме она не стесняясь обвиняла родителей в плохом воспитании сына. Мальчика отослали домой после первого семестра. Она сетовала по поводу того, что он как будто бы «никогда не слышал, что людей, занятых работой, отвлекать нельзя», и напомнила о том, насколько строго ей приходилось воспитывать своих детей: «Когда я приехала в Лиллехаммер двенадцать лет назад, незадолго до рождения Ханса, речь шла о жизни и смерти. Если бы я тогда не справилась, Туллу {73} 73 Так Унсет называла свою дочь Моссе. пришлось бы отправить в эту помойку, лечебницу для душевнобольных в Торкеруде. <���…> О том, чтобы баловать детей, не могло быть и речи. Туллу я вынуждена была даже бить, как бы жестоко это ни выглядело. Приходилось силой приучать ее к чистоплотности, иначе бы она стала совсем животным. Андерса тоже надо было держать в ежовых рукавицах, чтобы из него вышел толк на случай, если он останется без меня и попадет к чужим людям. Как мне было тяжело, знает один Господь Бог» [511] Brev til Gösta av Geijerstam, 10.2.1931, NBO, 348. .