Этот год тоже не начался без сложностей и болезней: «Вряд ли сам дьявол устраивает мне неприятности, но странно, что все наваливается именно тогда, когда мне так необходима каждая минута рабочего времени. Во всяком случае, у меня есть ощущение, что какой-то чертенок следует за мной по пятам и записывает все мои самые сокровенные мысли, каждый раз, когда близкие друзья или родственники приезжают в гости», — писала она доверительно отцу Тойвесу [500] Brev til Theeuwes, 15.3.1930, NBO, 348.
. Унсет пришлось, по ее собственному выражению, «оттаскать себя за волосы» и сесть за назидательные книги, чтобы напомнить себе, что сам Господь не критиковал души, которые хотел спасти. Однако назидательной литературой она не ограничилась. Писательница испрашивает позволения епископа на прочтение «еретических статей, необходимых для моей научной работы». Ее замечание целиком и полностью в духе Унсет: она испытывает «чертовское почтение» к разрешению епископа. Так же характерна и ее издевка над этими так называемыми «еретическими текстами»: «Я полагаю, что психоанализ тоже относится к таким текстам; я попробовала почитать Фрейда, но не справилась с этой задачей».
Умозаключения Фрейда были не во вкусе Сигрид Унсет: «Мне хватило первой главы. Ученые мужи не рассказывают такого публике…» Она считала, что автора можно сравнить с гадалкой, и оставила страницы книги неразрезанными. Но если Унсет и продолжала выражать свои безапелляционные мнения в частной переписке, она пока больше не публиковала язвительных статей против протестантизма и протестантского типа мышления. Ее близкие могли вздохнуть с облегчением, ведь они уже забыли, когда последний раз без замирания сердца читали заголовки первой полосы газет.
Предыдущий год закончился биржевым крахом. Сейчас, в 1930 году, его последствия сказались на Норвегии в полной мере. Кризис экспорта, простой торгового флота, повсеместная безработица. Поток отчаянных писем с просьбой о помощи «Лауреату Нобелевской премии, Сигрид Унсет, в Бьеркебек» не иссякает. Дебаты о правомерности использования премии на поддержание католической церкви и нападках писательницы на протестантизм постепенно улеглись. Теперь культурную элиту больше занимала роль королевы слова на Скандинавском конгрессе писателей, состоявшемся в Осло летом 1930 года, и ее миссии в Литературном совете, который присуждал стипендии. В ходе дискуссий именитые члены Союза писателей Норвегии не скупились на «лестные» отзывы друг о друге. Ей пришлось смириться с тем, что карикатуристы изображали ее то бродячей проповедницей с Библией в руках, то хранителем мешков с деньгами. «Я побывала на писательском конгрессе в Осло — забавно, особенно потому, что я уезжала оттуда, чувствуя себя агнцем, искусно убранным к закланию, меня это здорово позабавило», — писала она отцу Тойвесу [501] Brev til Theeuwes, 18.6.1930, NBO, 348.
.
Унсет, очевидно, понимала, что во время встречи с коллегами должна была держать себя в руках. В то же время это было нелегко, ведь ее воспринимали как глашатая католицизма, хотя газетные споры и улеглись. Теперь свои мысли она выражала в творчестве. «Издатели боятся католической пропаганды — мой дрожит при мысли о том, что я могу придумать в этом году», — писала она впоследствии своему духовному отцу [502] Brev til Theeuwes, 19.10.1930, NBO, 348.
. Жития святых занимали ее все больше и больше, не только потому, что «святые открывают нам путь на небеса» [503] Brev til Gösta av Geijerstam, NBO, 348.
. Жития свидетельствовали об «извечном стремлении человека» [504] Undset 2006: Essays og artikler, bind 3, s. 193.
к словесному творчеству. Писательница считала, что они многое могут поведать о том времени, когда люди говорили о святых как о своих соседях, и тем не менее к житиям как историческим источникам она относилась весьма критически и нередко находила в них и чистые выдумки. Например, знаменитое описание солнечного затмения во время битвы при Стиклестаде в исландской саге {72} 72 Стурлусон С. Круг земной. М.: Ладомир; Наука, 1995. С. 363.
, написанной сто лет спустя.
Любимой темой Унсет стали и образы женщин-святых. После скандинавских Биргитты и Суннивы ее внимание привлекли Тереза Авильская и английская Марджери Кемп из Кингс-линна. Последняя восхитила Сигрид Унсет своей двойственной натурой — она была смешением «добросердечности и эгоистичности, смирения и гордыни, любви к ближнему и жесткости, таланта и истеричности» [505] Undset 2006: Essays og artikler, bind 3, s. 182.
. Также Унсет постоянно возвращалась к произведениям Джулианы из Нориджа. В жизни святых ее привлекала не только мистика, но и то, как эти ученые женщины шли своим путем и какими самостоятельными мыслителями они были. Образцом для нее стала и Святая Екатерина, которая считала смирение самой сутью верующей души. Сигрид Унсет старалась жить, следуя католическим идеалам. Люди, просто и искренне верящие в Бога, всегда производили на нее впечатление. В их числе — фру Хенриксен в общине Лиллехаммера. Она была больна и вверила свою судьбу в руки Бога. «Я всегда завидовала людям, которые относятся к вере как к чему-то само собой разумеющемуся», — написала Сигрид Унсет после одного из визитов к больной [506] Brev til pater Theeuwes, 15.3.1930, NBO, 348.
. Ей самой не всегда было легко впустить Бога в свою жизнь. Ей приходилось бороться со своей гордыней, первейшим из семи смертных грехов. На пути к праведности стояла и ее гневливость, но гордыню победить было сложнее. Из секретаря в королеву слова Унсет превратила прежде всего ее воля. Она же и была главным препятствием в борьбе с гордыней. Писательница усердно молилась, но, как черт из табакерки, гордыня возникала снова. И тогда Унсет ранила словом, острым как бритва [507] Jf. Janne Haaland Matlary: Undsets katolske realisme: Menneskesyn og kvinnesyn, Gymnadenia, 2001.
.
Читать дальше