Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

Страстная натура Сигрид Унсет нашла применение, в частности, в благотворительности. Прежде всего писательница всеми силами старалась помочь своим собратьям по перу, всегда следя за тем, чтобы чек был от анонимного отправителя. Всем оставалось только гадать, кто же оплачивал, например, пребывание в психиатрической лечебнице в Гаустаде и расходы на врачей Кристоферу Уппдалу. Только немногие в издательстве «Аскехауг» знали, что она снимала крупные суммы со своего счета. Задолго до получения Нобелевской премии она переводила значительные средства на благотворительность и настаивала, чтобы деньги выплачивались анонимно.

В эти годы в Союзе писателей Норвегии между радикалами и консерваторами разгорелась нешуточная борьба. По разные стороны баррикад оказались две коллеги Сигрид Унсет, вот уже двадцать лет бывшие ее соратницами. Нини Ролл Анкер, несмотря на свою личную дружбу с королевской семьей, придерживалась радикальных взглядов — ее даже называли «придворным коммунистом». Лагерь консерваторов возглавила Барбра Ринг. Обе боролись за лидирующие позиции, хотя было очевидно, что Сигрид Унсет с ее отстраненностью от разных течений в Союзе писателей считалась истинной королевой слова [494] Jf. Ringdal, 1993. . Она была выше политики двух лагерей, но все-таки с большей симпатией относилась к Нини Ролл Анкер. Унсет считала Барбру Ринг карьеристкой, готовой на все ради получения власти. Но поскольку тесная дружба с Нини Ролл Анкер постепенно сходила на нет, их альянс тоже ослабевал.

После празднования Рождества с большим наплывом гостей новый 1930 год Унсет встретила, ощущая бесконечную усталость и «греховное желание поднять мятеж против Господа или лечь и завыть» [495] Brev til Gösta av Geijerstam, 13.1.1930, NBO, 348. . Она сделала все, что могла, чтобы соблюсти рождественские традиции, ей казалось это очень важным. Она развесила кормушки для птиц, читала вслух Диккенса, следила за тем, чтобы столы ломились от яств, а тарелки с орешками для детей не пустовали. Но внутренний конфликт, всегда проявлявшийся, когда речь шла о Сварстаде и его детях, был неразрешим. «Я не имею ни малейшего представления о том, что чувствуют мои приемные дети. Они по-своему любят меня. Хорошо и то, что у них нет склонности к доверительным отношениям, они ведут себя хорошо и вежливо. Но я не знаю, переживают ли все дети — кроме Моссе и Ханса — из-за наших странных отношений с их отцом так же, как и я» [496] Brev til Gösta av Geijerstam, 13.1.1930, NBO, 348. .

Однако Унсет снова должна была отложить домашние заботы в сторону, запереться в «светелке» и заняться делами. Летом ожидалось празднование юбилея битвы при Стиклестаде: с тех пор как ее любимый Святой Улав пал в битве, прошло девятьсот лет. Она с самого начала участвовала в работе организационного комитета, но скромный бюджет не позволял осуществить все то, о чем мечтала писательница. Например, на запрестольный образ, написанный Йостой аф Гейерстамом, денег не хватало, но небольшую часовню собирались построить. Ей нравилось заниматься делом, в котором находили применение ее интерес к истории и католическая вера. Она вела активную переписку и рассылала специальные конверты с памятной маркой: на ней была изображена часовня Святого Улава и красовалась надпись «Стиклестад, 1030–1930». Унсет написала праздничную речь, более подробную и выдержанную в другом стиле, нежели все ее другие, ранние эссе и доклады об Улаве. Теперь это было настоящее житие, в котором подчеркивалось, какой выдающейся личностью был святой. «X век — это заря христианской истории. Распространение ислама остановлено», — так начала она свою речь [497] Essays bind III. . Описывая исторические события, предшествовавшие времени Улава Харальдссона, и эпоху христианизации Норвегии, она ссылалась на такие источники, как «Церковная история народа англов» Беды Достопочтенного и «Славянская хроника» священника Гельмольда.

Писательница сравнивала разные версии того, как конунг получил имя Улав, а потом излагала свои взгляды на личность и деяния святого. Так она вступила в научную дискуссию: каким должен быть рассказ о Святом Улаве и о каких его чертах мы можем говорить с уверенностью? Отдельные утверждения писательницы целиком расходились с мнениями многих других исследователей. Некоторые из критиков полагали, что ей все же не совсем удалось создать его портрет. По-прежнему оставался открытым вопрос: что за человек скрывается за всеми мифами о нем? Судя по описанию Снорри, Улав был уродливым коротышкой и очень любил молоденьких девушек. Некоторые историки ставили под сомнение христианские добродетели Улава, ведь они были несовместимы с его вероломным обращением с женщинами. Однако Пауль Йесдал, в частности, писал: «Но разве психологическая литература и наш собственный опыт не подсказывают, что эти вещи зачастую довольно легко совмещаются?» Он считал, что Сигрид Унсет наделяет Улава чертами святого в гораздо большей мере, чем Снорри, а историю про Ингегерд, женщину, которую Улав так и не получил в жены, она явно недооценила, потому что «наша великая писательница <���…> стоит перед Улавом на коленях» [498] Dagbladet, 8.8.1930. . Правда, письмо от Халвдана Кута немного ободрило ее. К нему он приложил свою статью об Улаве, в которой подчеркивал социальную роль католической церкви. На полях была заметка: «Протестантам было бы неплохо прислушаться. (Я не католик, но мне никогда не нравились категоричные обвинения протестантов в адрес католической церкви)» [499] Brev fra Halvdan Koht, 25.8.1930, NBO, 348. .