Петер Хакс - В подземелье старой башни, или Истории о Генриетте и дядюшке Титусе

Лиана внимательно прислушивалась к их коварным речам. Сбитая с толку, она склонялась туда и сюда и после нескольких секунд мучительных колебаний сочла, что впрямь ошиблась направлением. Она стала расти в обратную сторону, постепенно раскручиваясь и разматывая Пошку-младшего.

— Итак, ты второй раз спасаешь меня, — с чувством заявил Генриетте Пошка-младший.

— Удел женщины, — сказала Генриетта. — Но если я по глупости спасу тебя в третий раз, мне уж ничего другого не останется, как выйти за тебя замуж, когда ты вырастешь.

Пиль воткнул сигарету в угол рта, прикурил, задул спичку и заявил:

— Докурю сигарету, и полетим. Амба! — Сказав это, он пнул ногой едва различимого в потемках дядюшку Титуса.

— Ваша манера задувать спичку, — сказала Якоба, — напомнила мне историю о другом злодее, который также не ушел от заслуженной кары.

— Также? — спросил Пиль. — Как кто еще?

— Как многие до него, — пояснила свинарка, — и многие после него.

Теперь все было поставлено на карту. И Якоба превосходно рассказала самую необыкновенную историю

Генриетта растянула ногу и дня четыре пролежала в постели; за это время она прочла тридцать четыре книжки. Но самое сильное впечатление произвела на нее старая книжка небылиц, озаглавленная «Летопись Шварцы», повествовавшая о самых неправдоподобных событиях. Так, например, в деревне Гольхаузен, сообщала «Летопись», жил некий Иоганн Шрадер, богатый мельник и ростовщик. Все крестьяне в деревне ему задолжали, и когда они из-за недорода не смогли выплатить проценты, богатей засадил их в тюрьму, а крестьянскую землю взял себе. Но в один прекрасный день, утверждала летопись, в то время, как мельник сидел у камина и удовольствия ради перебирал свои бумажки, вдруг поднялся ветер и смел в огонь все долговые расписки и судебные предписания. Мельник пытался задуть пламя. Но тут вспыхнул его колпак с кисточкой, и Иоганн Шрадер, сгорев дотла, превратился в жалкую кучку пепла. А так как мельник был человек жестокий и несправедливый, то он даже в могиле не нашел покоя. И вот с той поры призрак мельника является во всех дворах Гольхаузена: примется хозяйка растапливать печь — Иоганн в надежде спасти свои долговые расписки сразу задувает огонь.

Как только Генриетта встала на ноги, она отправилась в Гольхаузен повидаться со своей подружкой Лени и подробно ее обо всем расспросить. Но чем дальше она шла по немощеной деревенской улице, тем сильнее охватывало ее гнетущее чувство, словно бы тут что-то неладно; и вдруг она поняла, что за все время не встретила на дороге ни живой души. Деревня будто вымерла. Никто не выглядывал из окон, лишь перекошенные рамы жалобно поскрипывали в петлях. По дороге не грохотали телеги. Не слышно было крика петухов. Даже красавица Минка, белая коза Лени, не стояла, как обычно, перед низеньким красным домиком, приветствуя гостей своим меканьем.

Генриетта робко приоткрыла дверь. Внутри было темно и пусто. Мебель всю куда-то вынесли. Единственное, что осталось в доме, была старая печь.

Генриетта подобрала с полу смятую газету и зажгла, чтобы осмотреться. Ф-р-р! — и пламя погасло, задутое холодной, как из могилы, струей воздуха.

Генриетта протерла глаза и увидела за печкой черного, покрытого сажей дядьку. Он таращился на нее и надувал щеки.

— Почему вы задули огонь? — сердито спросила Генриетта.

— Потому что я Иоганн-Задувала, — ответил дядька. — Я задуваю все огни.

— И в этом цель вашей жизни? — презрительно спросила Генриетта.

— Может быть, и нет, — сказал дядька, — надо учесть, что я покойник.

— Послушайте, — сказала Генриетта, которая пришла вовсе не за тем, чтобы беседовать с самим Иоганном-Задувалой. — Вы не знаете, где сейчас Лени Шрадер?

— Как же мне не знать, — ответил Иоганн-Задувала с омерзительной ухмылкой, — она ведь приходится мне правнучкой, и я ее вчера съел.

— А где родители Лени? — спросила Генриетта.

— Я их тоже съел, — сказал Иоганн-Задувала.

— А свинарка Якоба?

— И ее съел.

— А красавица Минка?

— Козу тоже, разумеется, — огрызнулся Иоганн-Задувала. — И вообще тебе незачем больше меня расспрашивать, потому что в ужасной и нечеловеческой злобе я сожрал всех жителей этой деревни.