Джоди Пиколт - Второй взгляд

— Замечательно, — киваю я.

Руби хмурится:

— Миз Пайк, но я не могу сделать ростбиф и в перечной корочке, и с луком в карамели! Надо выбрать что-то одно.

Спенсер вовсе не тиран. Возвращаясь из университета, он водит меня гулять по нашему участку. Он покупает мне книги. Сам подает мне обед и подносит к моим губам кусочки курицы и картофеля, как будто мы на пикнике. Расчесывает мои волосы, и, когда он водит щеткой по моим длинным светлым прядям, я забываю, где мы и кто я. Но утром, отправляясь на работу, Спенсер неизменно запирает дверь на ключ. И до его возвращения мне приходится довольствоваться обществом Руби.

Пытаюсь отвлечься от своих грустных размышлений и переключиться на обсуждение меню.

— Гостей соберется много, — говорю я, — так что будет неплохо подать ростбиф двух видов. Но конечно, можно ограничиться одним.

«Или подать мясо сырым», — добавляю я про себя. Мне ровным счетом наплевать.

— У нас в холодильнике не хватит места для двух ростбифов и десерта, — замечает Руби. — Что-то придется хранить в леднике. — Она делает пометки в своем списке покупок. — А что мы подадим на десерт? Может, семислойный торт? Или «Запеченную Аляску»? [14] « Запеченная Аляска » — мороженое на бисквите, под взбитыми белками, зарумяненными в духовке.

Слова ее скользят по поверхности моего сознания, как дождевые капли по стеклу. Отворачиваюсь и смотрю в окно. Малиновка уже вплела в свое гнездо красную тесьму, похожую на кровавую прожилку.

Спрашивается, зачем она возится с гнездом, когда близится зима и вскоре ей придется улететь на юг?

— Миз Пайк, — доносится до меня голос Руби. — Миз Пайк!

Меня отделяют от малиновки футов десять, не больше. Но птица абсолютно свободна, а я заперта в клетке и не знаю, как из нее выбраться.

Руби робко касается моей руки:

— Сисси?

— Уходи, — говорю я и натягиваю одеяло на голову.

На третий день заточения я уже не даю себе труда одеваться. Лежу на кровати с волосами, спутанными, как воронье гнездо, в халате, задравшемся выше колен. Руби отправилась в мясную лавку, Спенсер в университете. Из радиоприемника доносится негромкая музыка, ритм ее совпадает с биением сердца моего ребенка.

Услышав, как в замке поворачивается ключ, вяло удивляюсь. Неужели Руби удалось вернуться из города так быстро? Когда в комнату входит Серый Волк, поначалу не верю своим глазам. Но это он, нет сомнений. Лишившись дара речи, сажусь на кровати. Он подходит и обнимает меня:

— Ты все рассказала мужу?

— Нет.

От него исходит запах свободы, который я жадно втягиваю.

— Тогда почему он тебя запер? — недоумевает Серый Волк.

Прежде чем я успеваю объяснить, он начинает говорить сам, слова его падают, как камни, и громоздятся у наших ног.

— Ты не приехала в назначенное время, и я подумал: может, ты послушалась моего совета и решила держаться от меня подальше?

— Да что ты…

— Но потом я сообразил, что ты обязательно заехала бы попрощаться. На следующий день ты опять не появилась, на третий день тоже… Тогда я отправился в город. Там тебя тоже никто не видел. А после того что произошло с нашим лагерем…

— А что с ним произошло?

Серый Волк пристально смотрит на меня:

— Его больше не существует. Я провел в городе ночь, а когда вернулся, в лагере обитали одни призраки. Ни одной живой души, хотя все вещи на месте. В палатках ничего не тронуто, на веревках висит белье, на земле валяются детские игрушки.

— Но почему люди ушли, не собрав свои пожитки?

— Потому что кто-то заставил их уйти, — роняет Серый Волк.

Вспоминаю старуху, которая плела корзинки и курила трубку, сидя у своей палатки. Крохотную девочку, которая рисовала палкой на земле и расплакалась, когда подбежавший щенок затоптал ее рисунок. Стайку подростков, которые хихикали и перемигивались друг с другом. Какая участь их постигла? Неужели их всех отправили на стерилизацию? Или вообще убили?

— Так вот, когда ты исчезла… и все остальные исчезли тоже… — Серый Волк сжимает мою руку. — Я понял, что в душе у этого человека скопилось много злобы и от него всего можно ждать…