Стейнар Браги - Ката

И однажды, по дороге домой из бассейна, у нее родилась теория: человек, превративший самого себя в объект, свое тело и жизнь – в раба с целью возвыситься над другими, жил в противоречии настолько умопомрачительном, что на первый взгляд оно могло показаться силой: распорядки были строгие, и он обращался с самим собой как со львом в клетке – и каждый день кидался на прутья, но больше всего на свете опасался, что когда-нибудь клетка окажется открыта. В медицинской физике есть такое понятие – «энтропия», а проще говоря, мера беспорядка: с одной стороны, у тела есть энергия (приравнивающаяся к упорядоченному состоянию), а с другой – это самое состояние хаотичности, которое быстро возрастает, когда человек заболевает, зашкаливает – когда лежит при смерти, достигает апогея в момент смерти, а затем сходит на нет. У них в отделении это понятие использовали, когда обсуждали рост опухолей, но оно применимо и к колоде карт, и к холодильнику, и к Гольфстриму, и к ситуации, если солнце погаснет, – и ко всему, вплоть до людей, день-деньской перемещающих тяжести с одной палки на другую или поднимающих их с пола к потолку, питающихся по определенной энергетической системе и хлещущих напитки под названием «энергетики».

У таких людей, как Бьёртн, которые посвятили все свою жизнь тому, чтобы снизить энтропию до минимума, а упорядоченность возвести в максимум, было хорошо натасканное чутье на упорядоченность и неупорядоченность у других , они отлично вычисляли их слабости (места, где эта самая энтропия больше всего) – и наносили удар именно туда. Он великолепно читал невербальные указания в манере людей держать себя: как они ставят голову при ходьбе, двигаются ли их руки в такт ногам, трудно ли им смотреть собеседнику в глаза, часто или редко они моргают, не шевелят ли постоянно руками или ногами; а может, меняя позу, двигаются робко, застенчиво, словно не хотят, чтобы их заметили, – точь-в-точь малявки, которые испугались и пищат: «Мама, роди меня обратно!» Жертвы!

Вот откуда взялись угроза и тяжесть во взгляде этого человека, которые, казалось, обезоруживали всех вокруг, заставляли их следить за каждым своим движением и мыслью. Как ему удавалось каждую минуту в день дрессировать себя с помощью этих гирь, маний, систем, а потом давать своему напряжению мощную разрядку в те несколько минут в день или в неделю, которые, как представляла себе Ката, были самым главным в деятельности таких людей, как он: в нужный миг порвать мир в клочья путем насилия, – а в промежутках ничего не делать, выжидать и обрастать мясом…

Когда он вылез из третьего бассейна, Ката повязала вокруг бедер полотенце и двинулась вперед. Болик плюхнулся в четвертый бассейн, выдохнул и сел. Чем ближе к нему подходила Ката, тем сильнее билось ее сердце – правда, не так сильно, как в прошлый и позапрошлый разы. Двери сауны открылись, и оттуда, пыхтя, показалась старая женщина; ее голова и плечи были окутаны туманом, который Ката сперва приняла за дым. Ей осталось до дверей всего несколько метров, как Бьёртн вскочил в бассейне (она заранее знала, что он так сделает), подтянулся на перилах своими неживыми руками, выскочил из воды, перемахнул бортик и вбежал в сауну.

Дверь захлопнулась, но в следующий миг Ката потянула за ручку и открыла ее. Внутри был коридор, выложенный кафелем, и она пошла по нему, как всегда, робко, перебирая в уме возражения против того, что сейчас может произойти что-нибудь «ужасное»: самым весомым из них были те слова из интервью, про «просроченную телятину»: если она не ошибается, сама она просрочена уже давным-давно, уже как следует протухла; к тому же она никогда не видела, чтобы он приставал к девушкам в бассейне.

Ката открыла вторую дверь, за которой была сама сауна, с густым удушливым жаром, и услышала из клубов пара крик: «Дверку прикрыл быстро!» Она шагнула внутрь и закрыла за собой дверь. В дальнем углу комнатушки увидела его очертания: колени раздвинуты, глаза открыты, белки блестят, как яйца. Окон в сауне не было, и от этого она напоминала космический корабль, в котором произошел какой-то серьезный сбой. Ката поспешила сесть напротив дверей, держась как можно незаметнее, ощутила непреодолимое желание уйти – но поборола его: она ведь имеет такое же право сидеть здесь, как он, – даже, если на то пошло, больше , чем он.

Ката закрыла глаза и расслабилась. Через некоторое время перед ней поплыли картинки зимнего леса и маленькой избушки в шаре, в котором пойдет снег, если его потрясти. Вокруг нее все было бело, а позади избушки – промерзший до дна пруд. Рыбешки, червяки, букашки – все живое закопалось в грунт, еще хранящий летнее тепло, замедлило свои движения и обмен веществ, дыхание и сердцебиение, и мышление, пока не осталась лишь одна едва уловимая мысль: «Жить!»