Анатолий Ковалев - Кровавый источник

«Славный пацан» демонстрировал ружье и диковинных рыб.

Геннадий тоже стрелял по ним.

— А настоящую мишень тебе отец не привез?

— Привез. В нее неинтересно стрелять. Она не двигается.

Гена не стал с ним спорить, а только машинально повторил про себя: «Она не двигается». И долго потом не мог отделаться от этой фразы, настолько она поразила его, прозвучав из уст ребенка.

Потом Колька захотел играть в прятки — самая подходящая игра для их пятикомнатной квартиры. Балуев не мог ему сегодня ни в чем отказать.

В самый разгар игры, когда он решил спрятаться в кабинете Кристины, в светлой комнате с единственным книжным стеллажом, забраться под квадратный дубовый стол и укрыться за таким же квадратным креслом, он вдруг обнаружил на столе кипу бумаг. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять — перед ним рукопись Кулибина.

Первым делом он подумал о Светлане. Мысли о ней он старался гнать прочь.

Ему расхотелось лезть под стол, хотя Колька кричал:

— Я иду искать!

Он машинально перелистнул несколько страничек, обратив внимание на то, что Кристина неплохо потрудилась над стихами своего друга. Ее карандаш порхал от стихотворения к стихотворению. Правда, чаще всего это касалось пунктуации или замены какого-нибудь слова.

Почему-то больно было держать в руках эти листы. Поэт убит. Редактор борется со смертью. Что это значит? На глаза навернулись слезы. Пришли на ум слова Истомина: «Чем больше в обществе отравы, тем выше смертность среди поэтов». «Не звонит Женя, — с горечью подумал он, — заглохло дело, видать. А может?..»

— Туки-так! Туки-так! — прервал его мысли Колька, просунув радостную мордочку в проем двери. — Я тебя застукал!

И бросился бежать в детскую, чтобы там постучать ладошкой об стенку, у которой он тщательно, без подглядок закрывал глаза и считал до двадцати.

— Тебе водить! — крикнул он из детской.

— Колька, давай отдохнем! — взмолился Геннадий, пряча в пакет рукопись Кулибина.

Владимир Евгеньевич колебался недолго. Времени на колебания больше ему не отмерено.

Минут пять он потоптался внизу перед парадным, придумывая, с чего начать разговор, как войти, как дотронуться до звонка. Кругом препятствия, но препятствия преодолимые. Вот только надо собраться с мыслями.

Шесть лет он не был здесь, шесть лет не переступала его нога порога родного дома, шесть лет он не произносил свое первое слово, шесть лет не видел женщины с опаловым кольцом на среднем пальце, с тонкими и бледными, как в декадентских стихах, чертами, чуть вздорной, немного манерной, иногда скучной, чаще капризной, подарившей ему когда-то жизнь.

Она прокляла его трижды. Первый раз, когда он сел за решетку и умер отец. Второй раз, когда он отрекся от ее веры. И в третий — когда скверно обошелся с Наташей и сыном, отдалив их от себя. Кристину и ее «ублюдка» она не знала и знать не хотела.

Она была бескомпромиссна и непреклонна в своих воззрениях, эта женщина из старого дворянского рода Тенишевых. Ей только-только перевалило за шестьдесят, но порой казалось, что она жила еще в прошлом столетии. Несмотря на все три проклятия, Володя регулярно слал ей поздравительные открытки на день рождения, хотя жил в двух кварталах от ее дома, переводил на ее счет деньги.

Даже случайных встреч между ними не происходило, и оба были слишком горды и своенравны, чтобы сделать первый шаг.

И вот он стоит под родными окнами, как напакостивший пацан, раскокавший соседям окно футбольным мячом, и не решается подняться наверх.

Давно не чувствовал себя Мишкольц таким опустошенным, как в этот момент. А ведь когда-то он и дня не мог прожить без матери. Любил ее больше отца, доверял ей даже свои первые сердечные тайны.

Именно мать посеяла в нем зерна непреходящей любви к искусству. Как только мальчик научился ходить, стала таскать его по театрам и выставкам.

Она быстро поняла, что малыша больше тянет к картинам. Он подолгу разглядывает их, интересуется деталями. Уже школьником она повезла его в Москву и в Ленинград — показать Третьяковку и Русский музей, Эрмитаж и музей имени Пушкина.

Больше всего Володю поразили врубелевские демоны. Она никак не могла оторвать его от «Демона летящего». «Мама, почему у него крылья не дорисованы?» Пришлось объяснять, что художник не знал, какие у демонов бывают крылья, то ли из перьев, то ли из драгоценных камней. И как ни подступался он к ним, ничего не выходило — перья разлетались, камни рассыпались. Так и осталась картина незавершенной.