Агата Кристи - Рождественское убийство

— Да, мадемуазель. Гарри Ли унаследовал много черт своего отца. Теперь взгляните сюда… — Он провел ее по галерее. — Здесь, мадемуазель, вы видите вашу бабушку — вытянутое спокойное лицо, очень светлые волосы, кроткие голубые глаза.

— Как похожа на Дэвида! — вздохнула Пилар.

— А взгляд, как у Альфреда, — вставил Стивен.

— Наследственность — интересная вещь, — заметил Пуаро. — Мистер Ли и его жена были диаметрально противоположными типами людей. Большинство их детей пошло в мать, а не в отца. Взгляните сюда, мадемуазель!

Он указал на портрет девушки лет девятнадцати с золотистыми волосами и большими голубыми глазами. Она была чем-то похожа на жену Симеона Ли, но в ней были живость и веселье, чего при всем желании нельзя было обнаружить в кротких глазах и мягких чертах лица Аделаиды Ли.

— О! — воскликнула Пилар.

Кровь бросилась ей в лицо.

Она подняла руку и сняла с шеи медальон на длинной золотой цепочке. Нажав на замок, она раскрыла его, и Пуаро увидел то же смеющееся лицо.

— Моя мать, — сказала Пилар.

Пуаро кивнул. На противоположной стенке медальона был помещен портрет молодого красивого черноволосого мужчины с темно-синими глазами.

— Ваш отец?

— Да, это мой отец. Он очень красив, не правда ли?

— Вы правы. Не так уж много найдешь синеглазых испанцев, верно, сеньорита?

— На севере Испании такое иногда встречается. И потом, мать моего отца была ирландкой.

— Значит, — задумчиво констатировал Пуаро, — значит, в вас есть испанская, английская, ирландская кровь и немного цыганской. Знаете, что я думаю, мадемуазель? С такой наследственностью вы были бы опасным врагом!

— А помните, — засмеялся вдруг Стивен, — что вы сказали мне тогда в поезде, Пилар? Что будь у вас враг, вы жестоко расправились бы с ним, перерезали бы ему горло… О, господи!..

Он внезапно замолчал, осознав всю важность своих слов.

Эркюль Пуаро поспешил перевести разговор на другую тему.

— Ах, да, сеньорита, — сказал он, — я собирался вас кое о чем спросить. Мне нужен ваш паспорт. Собственно говоря, даже не мне, а моему другу суперинтенданту. Вы знаете, для иностранцев в этой стране существуют разнообразные полицейские правила — большей частью довольно глупые, но необходимые. А вы, по закону, иностранка.

Пилар подняла брови.

— Мой паспорт? Да, ради бога. Он в моей комнате.

Шагая рядом с ней, Пуаро бормотал извинения.

— Мне чрезвычайно неловко беспокоить вас. Это всего лишь пустая формальность, но все-таки…

Они прошли в дальний конец галереи, по лестнице поднялись наверх и прошли к комнате Пилар.

Остановившись у двери, девушка сказала:

— Подождите, сейчас я его вам вынесу.

Она скрылась в комнате. Пуаро и Стивен Фарр остались ждать снаружи.

— Угораздило же меня сморозить такую глупость! — полный раскаяния воскликнул Фарр. — Как вы думаете, может, она это не заметила?

Пуаро не отвечал. Он держал голову немного набок, как бы к чему-то прислушиваясь.

— Англичане удивительно любят свежий воздух, — пробормотал он. — Мисс Эстравадос, должно быть, унаследовала эту черту.

— Почему вы так думаете? — удивился Стивен.

— Она только что открыла окно в своей комнате. И это несмотря на столь холодную погоду сегодня — собачий холод, как вы говорите. До чего доводит людей страсть к свежему воздуху!

Внезапно из комнаты донеслось резкое испанское восклицание, и появилась сконфуженно улыбающаяся Пилар.

— Господи, до чего же я неуклюжа! — воскликнула она. — Моя сумочка была на подоконнике, а я так быстро рылась в ней, что уронила паспорт за окно. Он там внизу, на клумбе. Я сбегаю за ним.

— Позвольте мне… — начал было Стивен, но Пилар пробежала мимо него, крикнув на ходу:

— Нет, я сама виновата. Идите в гостиную вместе с мистером Пуаро, я принесу вам его туда.

Стивен Фарр уже повернулся, чтобы двинуться за ней, но тут Пуаро осторожно взял его за руку и спокойно произнес:

— Пройдемте туда.

Они пошли по коридору и остановились, дойдя до главной лестницы.

— Знаете, — предложил Пуаро, — давайте не будем спускаться вниз. Пройдемте лучше до места преступления, я хочу вас спросить кое о чем.

Они направились к комнате Симеона Ли. Пройдя мимо ниши с двумя мраморными статуями, изображавшими здоровенных нимф, стыдливо прикрытых белыми викторианскими одеяниями, Стивен Фарр пробормотал:

— Боже, до чего они безобразны при дневном свете! Когда я пробегал мимо них в тот вечер, мне показалось, что их было трое, но, слава богу, здесь всего две.