Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

— А как насчет Уинстона? — спросил он.

— В каком смысле?

— В смысле: что вы можете сказать о нем?

Шилдс ухмыльнулся, выпуская дым сквозь зубы.

— Я уже на свидетельской скамье, сэр?

— Нет, я обращаюсь к вам не как судья. Просто хочу побольше узнать о местных жителях.

— Понятно, — произнес доктор недоверчивым тоном, все же явно усматривая в этой беседе сходство с допросом. Однако, чуть помедлив, он решил продолжить.

— Эдвард Уинстон — это преданный вьючной мул. Вы ведь знаете, что он был управляющим в лондонской конторе Бидвелла? Он отменный администратор, организатор и счетовод. И он тоже довольно замкнут, хотя в его случае это скорее природная скованность при общении с людьми. Тем не менее именно с его подачи к нам стали приглашать лицедеев.

— Лицедеев?

— Да. Я говорю об актерах. Бидвелл увлекается театром. В последние три года нас каждое лето посещает бродячая труппа с постановкой моралите. Это должно привносить культуру и цивилизацию в нашу глухомань. По крайней мере, каждый год наши люди могут рассчитывать на какое-то развлечение. Обычно они приезжают в середине июля, так что вам, к сожалению, не удастся посмотреть спектакль.

Шилдс сделал последнюю попытку затянуться и убедился, что его окурок сгорел почти дотла.

— С другой стороны, — сказал он, — к середине июля может исчезнуть и сам Фаунт-Ройал.

— А Николас Пейн? — сменил тему Вудворд. — Вы хорошо его знаете?

— Николас Пейн, — повторил доктор с чуть заметной улыбкой. — Да, его я знаю неплохо.

— Он кажется мне способным на многое. — Вудворду вспомнился термин, употребленный Пейном: «чернофлажное братство». — Что вам известно о его прошлом?

— Мне известно, что оно у него есть, это самое прошлое.

— Я бы назвал это туманным ответом, — заметил Вудворд, подождав и не дождавшись продолжения.

— Николас очень скрытный человек, — сказал Шилдс. — Чем только он не занимался в разное время. Одно время был моряком, насколько я знаю. Однако он не любит распространяться на эту тему.

— Он женат? Есть у него семья?

— Он женился еще совсем молодым. Его супруга скончалась от какой-то болезни, вызывавшей у нее частые припадки.

Вудворд как раз подносил ко рту окурок для финальной затяжки, но тут его рука замерла.

— Припадки? — повторил он и натужно сглотнул комок в горле. — Какого рода припадки?

— Полагаю, конвульсии. — Доктор пожал плечами. — Скорее всего, один из видов лихорадки. Или чума. Но это было давно, и я не думаю, что Пейн захочет обсуждать это с кем-либо. Точнее, знаю наверное, что не захочет.

— Чума, — повторил Вудворд. При этом его глаза увлажнились — и не только из-за горького дыма от снадобья.

— Айзек, в чем дело? — спросил Шилдс, заметив его отсутствующий взгляд, и дотронулся до рукава судьи.

— Ох, извините. — Вудворд моргнул, взмахом ладони частично отогнал дым от своего лица и вернулся к реальности. — Я задумался, только и всего.

Шилдс кивнул, скривив губы в хитрой улыбочке.

— Ясно. Прикидываете, у кого бы навести справки обо мне?

— Нет, я думал совсем о другом.

— Но вы ведь планируете расспросить кого-нибудь обо мне, не так ли? Этого следует ожидать после того, как вы вытянули из меня всю информацию об учителе, Уинстоне и Пейне. А, я вижу, вы уже докурили! Разрешите?

Он взял из пальцев Вудворда остаток самокрутки и — вместе со своим окурком — поместил его в маленькую оловянную чашу с откидной крышкой.

— Ну как, полегчало?

— Да, определенно полегчало.

— Вот и хорошо. Как я уже говорил, возможно, эту процедуру придется повторить, в зависимости от вашего состояния. Там будет видно. — Шилдс поднялся. — А сейчас позвольте сопроводить вас в таверну Ван Ганди, чтобы там пропустить по кружечке превосходного крепкого сидра. К тому же там к сидру всегда подают арахис, а я как раз не прочь перекусить. Составите компанию?

— Почту за честь.

Когда судья встал со стула, его ноги подкосились и он чуть не рухнул на пол. Голова его кружилась; перед глазами плясали странные огни. Однако боль в горле почти исчезла, дышалось на удивление свободно. Снадобье доктора оказалось и впрямь чудотворным, подумал он.

— Иногда этот дым играет дурные шутки с нашим чувством равновесия, — предупредил доктор. — Вот, обопритесь на мою руку, нас ждет таверна!

— Таверна, таверна! — воскликнул судья. — Полцарства за таверну!

Эти слова вдруг показались ему невероятно смешными, и он расхохотался. Однако смех получился излишне громким и несколько натянутым, ибо даже в таком рассеянно-легкомысленном состоянии он помнил о вещах, которые следовало хранить в тайне.