Вадим Сухачевский: Декамерон 1914

— Надеюсь, ваше превосходительство… на уговор… (ясно, имелись в виду эти самые «конусы»).

— Не сомневайтесь, — с трудом пряча свое отвращение к нему, ответил я и поспешил покинуть его нумер.

Как-то вдруг подумалось: «А ведь все равно не жилец! С его умом — ох, ждет его когда-нибудь эта самая форма 511! »

На лестнице снова столкнулся с Амалией Фридриховной и Ми. При виде меня они было приостановили разговор, но затем хозяйка все же сказала:

— Не сомневайся, дорогая, Лизавета все сделает в точности так, как мы уговорились.

С тем они разошлись. Я сделал вид, что ничего такого не услышал — не сомневался, что вскорости и так все узнáется.

Да, похоже, этот пансионат приберег напоследок еще какие-то свои тайны.

состоявшийся посередине дня.

Нorror y la suciedad

Обед прошел почти в безмолвии, все поглядывали на Ми, ожидая продолжения ее рассказа. Наконец Евгеньева сказала:

— Господа, у нас до прибытия висьолого Антона не так уж много времени; давайте-ка продолжим наше пети-жё, а то я уж вся в нетерпении. Пройдемте же в залу, господа!

Повторного приглашения не потребовалось, уже через несколько минут все устроились в зале на своих местах. Ми также заняла свое место на импровизированной авансцене.

— Вы, дорогая Ми, — сказала Евгеньева, — как раз, помнится, оборвали свой рассказ на самом пике вашей l’amour с принцем на белом коне… то есть, на автó; уж не знаю, какого цвета.

— Рыжее, — отозвалась Ми. — Оно было рыжее, как детское гов… Пардон — как детская diarrea. И боле вы не услышите про l’amour, а услышите только про horror y la suciedad, про ужас и грязь, не про что более.

— А как же принц?

— Quemarlo en el infierno! [78] Гореть ему в аду! (Исп.) — с ненавистью произнесла Ми. И по-русски добавила: — Да уже и горит, зас… Прошу, конечно, извинить, я, как вы поймете, хорошим манерам не обучалась.

Далее привожу ее рассказ, не отвлекаясь на «охи» и восклицания в зале, которые раздавались весьма часто, ибо то, что затем последовало, было в самом деле ужас и грязь.

Итак, она продолжала:

— На четвертый день очнулась я на грязном, вонючем матрасе, в столь же вонючем полуподвале с решетками на окнах. Меня сильно мутило — видимо, мой принц опоил меня каким-то дурманящим пойлом. На соседних матрасах лежали девушки примерно моих лет, тоже явно чем-то опоенные.

Когда я попыталась подняться, меня сразу вырвало прямо на пол, lo siento por el detalle [79] Простите за подробность (исп.) . Тогда одна из девушек очнулась, подошла ко мне и сказала: «Ничего, так оно бывает. Привыкнешь, милая. Все привыкли — привыкнешь когда-нибудь и ты».

Вскоре из объяснений девушек я поняла, что очутилась в притоне для развратников, а все девушки так же, как и я, были увезены прекрасным принцем на поносном автó .

Нет, черт побери, я не собиралась привыкать! Как-никак в моих жилах текла гордая испанская кровь!.. «Черта-с два! не дождетесь!» — в первый же день сказала я господину Жучкову, главному мерзавцу, содержавшему этот вонючий притон.

Не сдавалась я три дня и три ночи, в течение которых Жучков и его краля, страшная великанша, подвергали меня страшным истязаниям. Меня секли розгами — всякий раз до тех пор, пока я не лишалась чувств. Мое истерзанное тело погружали в ванну со скипидаром. Мне прижигали пятки свечой.

О, покуда я пребывала в сознании, я все равно бы не сдалась! Но сознание мое то и дело отключалось от нескончаемых мук. Однажды я очнулась, когда на меня уже навалился какой-то отвратительный, грязный, пьяный мужлан, и я уже была бессильна хоть как-то ему воспротивиться. И я поняла, что вот теперь только начинается мое схождение в подлинный ад, и возврата из него, — я так думала, — никогда уже для меня не будет.

Через две недели я была грязна и отвратительна, как и все несчастные девушки, мои подруги по несчастью, очутившиеся по такой же глупости, что и я, в этом кромешном аду. Кормили нас как свиней. Да и вообще отношение к нам было как к свиньям, приготовленным на убой. Мы настолько переменились, что уже разговаривали на языке этого ада, почти начисто утратив навыки благородной речи. Некоторые уже страдали постыдными болезнями. Две девушки свели счеты с жизнью. О том же подумывала и я.

Почему я этого не сделала? Ведь я знала, что жизнь моя все равно закончена! Но, видимо, испанская кровь моя взывала еще и к мести. О, как я вынашивала эту месть! И знала — пускай ценою своей жизни, но я ее непременно осуществлю. И по ночам вытачивала, вытачивала ножичек из черенка ложки…