Вадим Сухачевский - Декамерон 1914

Обладателем этих записей, сделанных моим родственником, Петром Аристарховичем Васильцевым несколько эпох тому назад, я стал недавно и совершенно случайно, после сноса дома на Метростроевской улице (в те едва вспоминаемые эпохи — Остоженке), дома моего детства. Просто вдруг захотелось проводить этот дом, как человека, в последний путь.

Печку, зацепленную бульдозером, я сразу узнал по изразцам — то была печка из нашей квартиры. Зачем-то я двинулся к ней, по щиколотки утопая в насыпанном вокруг прахе моего детства, и, как оказалось, не зря — вдруг я обнаружил, что к ее задней стенке истлевшими лоскутами пластыря приклеена пухлая пачка бумаги, обернутая пергаментом — то и были записи, сделанные тем самым Петром Аристарховичем и, видимо, зачем-то переданные им моему отцу.

Так что частичному сохранению этой рукописи мы обязаны именно ей, печке; но, Боже, в каком виде эти листки дошли до меня! Одни вовсе истлели, другие испортились до полной неудобочитаемости, остальные мне все же удалось восстановить (некоторые лишь частично, с применением химикатов и фиолетовой лампы). В какой-то степени печка выполнила в каком-то смысле роль соавтора дядюшки, ибо способствовала определенным жанровым особенностям этой рукописи — изрядной недоговоренности, появившейся в тех или иных эпизодах, что лишь усиливает детективную интригу (а перед нами именно детектив), а в других случаях придает кое-каким наиболее откровенным эпизодам (ибо перед нами детектив в какой-то мере эротический) благопристойную целомудренность.

Что я знал об этом своем родственнике, отставном губернском прокуроре, остановившемся в некоем пансионате «парадиз» в самом начале еще той великой войны, смахнувшей, как карточные домики, четыре империи? Не более того, что достиг он чина действительного статского советника, а жизнь свою закончил вовсе не от неизлечимой болезни, мучившей его, а от пули в затылок в марте 1918-го.

Но не только личность моего троюродного (кажется) дядюшки заинтересовала меня в том повествовании, и не только его форма, которую можно было бы определить как (повторяю) эротический детектив , но и еще одно обстоятельство, показавшееся мне крайне любопытным…

Не столь давно я увидел репродукцию картины Питера Брейгеля Старшего «Вавилонская башня» — поразительный пример того, как статичная, фиксирующая лишь мгновение живопись способна запечатлевать движение неостановимого времени. Там — вот что. Идет строительство той самой библейской башни, каменщики кладут первые этажи, подсобные рабочие волокут тачки, неподалеку пахарь возделывает землю; но… Уже разверзлись хляби небесные, уже падают молнии, уже объяты пламенем верхние этажи башни; еще миг — и… В общем, из Книги Бытия мы знаем, что сейчас произойдет.

Нечто подобное мы наблюдаем и в рукописи моего родственника, г-на Васильцева. Волею судеб оказавшись в изоляции от внешнего мира, его персонажи еще не ведают, что хляби небесные уже разверзлись, что уже прозвучал выстрел Гаврилы Принципа в Сраево, что уже рассыпаются империи. Как муравьи, не зрящие дальше своего крохотного тельца, персонажи этого повествования видят перед собой мир, которого, в сущности, уже нет …

………………………………………………………………………………………………

Зачем я принялся перепечатывать эту рукопись, зачем стал убирать «яти» и «еры», зачем снабжал ее некоторыми комментариями?

Рассчитывал на публикацию?.. Едва ли…

Впрочем, кто знает… После тех пятилетней давности достопамятных мартовских похорон 1953-го года что-то, кажись, подвинулось в нашем Отечестве…

Однако — не тот ли я самый муравей, который скользит по поверхности, не ведая о ямах на пути?.. И — где она, следующая яма?

Увы, нам не дано предугадать.

……………………………………………………………………………………………….

Еще добавлю, что посреди текста были размещены некоторые документы, в том числе совершенно секретные. О том, как они смогли сюда попасть, я имею лишь догадки. Полагаю, что это мой покойный отец, Андрей Исидорович Васильцев, в свое время, как и я теперь, председатель Тайного Суда, — что это он в последствии их туда вложил. А уж где добыл он?.. О, это было не сложно сделать в октябре 1917 года, когда они со следователем по фамилии Лежебоко запросто изъяли документы из никем неохраняемых архивов в столице уже обреченной страны [2] Об этом см. в книге В. Сухачевского «Злой Октябрь». .