Leo Vollmond - Принцип домино

Воспоминания о вчерашнем происшествии не отпускали весь день, но ввиду занятости по обработке информации для доклада, изучению отчетов о наиболее актуальных разработках и поиску правительственного контракта, остальные мысли отошли на второй план. Сейчас, когда разум освободился от рабочих моментов, и предстояло пройти по прежнему маршруту, страхи хлынули лавиной. Паника мёртвой хваткой вцепилась в горло и не давала вздохнуть, прямо как вчера в переулке с перехваченной рукой шеей. Собрав волю в кулак, Эванс плотнее намотала шарф, погасила свет и вышла из кабинета.

Улица встретила прохладным воздухом, что чувствовался немного свежее и чище в этой части города, чем в той, где жила она. Шагая в сторону ближайшего спуска в подземку, Эванс сделала глубокий вдох и насладилась последними глотками прохлады перед погружением в привычную духоту. Печальный опыт давал о себе знать и наускивал озираться по сторонам. Несмотря на довольно позднее для офисного квартала время на станции все еще было многолюдно, но подошедший поезд оказался почти пуст. Заняв ближайшее от двери место, Эванс приготовилась к долгой поездке в совершенно другой – отличный от успеха мир.

В намерении отвлечься и убить скуку Эванс пролистывала новостные сайты на смартфоне, которому, кстати, посчастливилось пережить вчерашнее. Через полчаса вести о политике наскучили. От новостей науки подташнивало ещё на выходе из офиса. Без какой-либо возможности и наличия свободного времени для элементарного похода в кино, она не видела смысла читать и о культуре. Спасение пришло из раздела новостей о жизни знаменитостей. Не сильно вдававшись в подробности светских хроник, Эванс не проявляла к ним особого интереса. Ей не было дело до свадеб, разводов, нарядов и детях селебрити, но в отсутствии собственной личной жизни оставалось наблюдать за чужой. И главная причина просмотра этого раздела всегда была неизменной: старший брат Лиама. Ее «gilti pleje», недоступное, но существующее в одной с ней реальности.

Убедившись воочию, что Адам Ларссон не только красивая картинка, хотя и здесь оставался вне конкуренции, так и личностью он был интересной и интригующей: умен, обаятелен, образован, общителен и уравновешен. Последние две черты полностью отсутствовали в характеристиках его младшего брата: интроверт со склонностью впадать в крайности и объявлять вендетту по малейшему поводу. Причина тому масса комплексов на почве банальной зависти брату: на дюйм ниже ростом, не так широк в плечах, а на фоне Адама так и вообще – казался щуплым, что неудивительно. Мало кто не выглядел щуплым в сравнении с почти двухметровым атлетом, перешагнувшим порог тридцатилетия, но этот момент Ли намеренно игнорировал. Не уступая Адаму во внешности, облик Лиама слагали более мягкие черты, волосы темнее едва ли на тон, глаза сочетали сероватый оттенок в дополнение к зелёному. Блеклая копия яркой картинки – сравнение, напрашивавшееся само собой, стоило им двоим оказаться рядом.

Во время учёбы в Принстоне Эванс видела Адама всего пару раз, когда Лиам приглашал ее погостить в их загородный дом на озере. При знакомстве ей удалось перекинуться с братом лучшего друга парой незначительных фраз. Конечно, общение со столь значительной личностью оставило неизгладимое впечатление в памяти юной девушки. Лиам же обижался на любое ее упоминание о кратковременной встрече с его братом. Стоило Эванс между делом заикнуться об Адаме, Ли хмурился и дулся, как рыба-ёж, еще и коловшись словами. Однажды обида младшего Ларссона обошлась ей в недельное молчание и выбранные им места на лекциях подальше от нее. В их круге общения такое поведение Лиама вызывало недоумение, но его ребячество объяснялось просто. Адам стал гордостью и надеждой отца, а Лиам − утешением матери за долгое отсутствие близких рядом. Подобное распределения ролей в семье вылилось в крайнюю степень ранимости младшего сына и его проблемы с доверием, чем Адам умело пользовался. Совершенно незаметно на первый взгляд, но при длительном и близком общении становилось предельно ясно: Адам Ларссон еще и искусный манипулятор.

Недолгое время выполняя кое-какие поручения Адама, Эванс представилась возможность достаточно познакомиться с ним, чтобы иллюзии о его личности развеялись. На их место пришло четкое понимание, что его забавляло доводить Лиама до бешенства. Раньше, неосознанно для себя, Эванс частенько выступала инструментом давления на Ли. В нем, как по щелчку, пробуждались собственнические чувства и мальчишеская ревность, кричавшая: «Чур моя!». Когда иные поводы подразнить брата оказывались исчерпаны, Адам намеренно делал Эванс объектом своего внимания. Даже сейчас, на пару лет прервав общение с Лиамом в порядке исключения для новых порций унизительных замечаний в свой адрес, Эванс видела лихорадочный блеск в глазах младшего Ларссона при обращении Адама к ней. Окрестив ее виноватой во всех своих бедах, Ли из кожи вон лез, стараясь лишний раз насолить. Сначала это раздражало, затем злило, а после… Эванс стала его полностью игнорировать, что и случается при длительном действии раздражителя.