Флавье посмотрел на часы. Вскоре они остановятся и пойдут бок о бок, именно тогда настанет момент задать ей вопрос. Она, безусловно, скрывала что-то. «Может быть, до замужества она совершила какой-нибудь поступок, о котором не перестает жалеть? — думал Флавье. — Она не больная, не лгунья. Она просто во власти неотвязной мысли. И никогда не смела довериться своему мужу». Чем больше он так думал, тем правильнее это казалось. Поведение молодой женщины было поведением виновной. Но виновной в чем? Наверное, это было что-то серьезное...
— Вы знаете эту церковь? — спросила Мадлен. — Где мы находимся?
— Как вы сказали?.. Простите!.. Эту церковь? Нет, не знаю. Должен признаться, что не имею о ней ни малейшего представления... Не хотите ли остановиться, ведь уже половина четвертого?
Они встали в пустынном месте. За деревьями виднелись серые крыши.
— Забавно,— сказала Мадлен,— часть романской архитектуры, остальное модерн. Она не очень-то красива, эта церковь.
— Зато колокольня исключительно высокая,— заметил Флавье.
Он толкнул дверь. Над кропильницей висело объявление, которое привлекло их внимание.
«Господин кюре Гратьен обслуживает другие приходы. Месса состоится в воскресенье, в одиннадцать часов».
Вот почему она кажется такой заброшенной,— прошептала Мадлен.
Они медленно шли между деревянными скамьями. Снаружи слышно было, как возились куры. Мадлен опустилась на колени и стала креститься перед старинной иконой. Флавье, стоящий позади нее, не смел шевельнуться. За какую ошибку она вымаливала прощение? Он не мог больше выдержать.
— Мадлен,— прошептал он,— разве вы по-настоящему верите?
Она немного повернула голову и оказалась так бледна, что ему подумалось, она вновь заболела.
— Что с вами, Мадлен, ответьте же!
— Ничего,— прошептала она. — Да, я верю..; Я вынуждена верить, что здесь ничего не кончается. Вот это-то и ужасно!
Она спрятала лицо в ладонях и долго стояла так.
— Пошли! — наконец проговорила она.
Потом встала и перекрестилась. Флавье взял ее за руку.
— Нам лучше уйти отсюда, мне не нравится, что вы в таком состоянии.
— Да... Воздух придаст мне силы.
Они прошли мимо полуразрушенной исповедальни, и Флавье пожалел, что не может отправить туда Мадлен. Ей нужен был пастор. Пасторы все забывают. А он, если получит ее признание, он забудет? Тут он услышал, как она стала шарить в полутьме в поисках двери. Та отворилась, но вывела на лестницу.
— Вы ошиблись, Мадлен, это на колокольню.
— Я хочу посмотреть,— сказала она.
— У нас нет больше времени.
— Только минуту!
Она уже начала подниматься, и ему больше нельзя было медлить. Он с трудом одолел первые ступени, придерживаясь за грязную веревку, служившую вместо перил.
— Мадлен! Не так быстро!
Его голос прозвучал неожиданно громко, и ему ответило эхо. Мадлен же не ответила ничего, только стук ее каблучков отчетливо раздавался на ступенях. Флавье прошел по узенькой площадке и увидел через отверстие в крыше свою «симку», а дальше, через тополиную завесу, поле, на котором работали женщины с повязанными головами. Тошнота мгновенно сжала его горло. Он отшатнулся от отверстия и стал подниматься медленней.
— Мадлен!.. Подождите меня!
Он часто дышал, в висках пульсировало. Ноги плохо слушались. Следующая площадка. Он заслонил глаза рукой, чтобы не видеть пустоты, но все же чувствовал ее слева. Никогда ему не удастся спуститься вниз.
— Мадлен!
Его голос охрип. Неужели он будет кричать, как ребенок в темноте? Ступени, выщербленные посередине, становились все выше. Через третье отверстие над его головой проникало немного света. Тошнота и головокружение вновь подстерегали его на этой площадке. Он не смог удержаться от того, чтобы не бросить взгляд в отверстие, на этот раз уже над верхушками деревьев: «симка» казалась лишь пятном. Воздух теснил его со всех сторон, пытаясь поднять. Он сделал еще один шаг, потом два. И наткнулся на дверь. Лестница продолжалась с другой стороны.
— Мадлен!.. Откройте!
Он дергал за ручку, стучал плашмя ладонью по старому дереву. Почему она заперлась?
— Нет! — кричал он.— Нет... Мадлен... Не делайте этого... Послушайте меня!,
Его голос отражался в колоколах. Они придавали ему звучание металла, повторяли «меня» с нечеловеческой силой. Вне себя от отчаяния, он бросил взгляд в отверстие. Дверь разделяла его надвое. Сможет ли он обойти преграду снаружи? Да, это получилось бы по узкому карнизу,. опоясывающему колокольню. Он задыхался, глядя на этот перешеек, откуда видна была вся местность. Другой бы прошел. Для него это невозможно... Он упадет. Он разобьется. Ах!.. Мадлен... Он стонал в своей каменной клетке. Крик Мадлен ответил ему. Тень промелькнула перед окном. Прижав кулак к губам, он считал, как делал это между вспышкой молнии и ударом грома, когда был маленьким. Глухой короткий стук послышался в самом низу, и он с лицом, залитым холодным потом, умирающим голосом забормотал: «Мадлен... Мадлен... Нет...». Ему пришлось сесть. Иначе казалось, потеряет сознание. Он спускался, волоча ноги со ступеньки на ступеньку. И не мог удержаться от стона. От ужаса, от отчаяния. На первой площадке , он на четвереньках подполз к отверстию и рискнул высунуть голову. Под ним, внизу, слева от колокольни, стояла старая часовня, и в тени ее валялись коричневые одежды. Он вытер глаза, во что бы то ни стало желая рассмотреть это. На камнях была видна кровь, неподалеку лежала черная сумочка. Блестела возле останков золотая зажигалка. Флавье заплакал. Ему даже в голову не пришло спуститься к ней, чтобы помочь. Она была мертва. И он был мертв вместе с ней.
Читать дальше