Картер Браун - Пропавшая нимфа - Сборник

Они шли, как два автомата, между мадонной и Голгофой. Она медленно сжала его руку.

— Вы пугаете меня,— сказал он,— но я нуждаюсь в вас... Наверное, мне нужно ощущать страх... чтобы презирать ту жизнь, которая у меня есть... Если бы я только был уверен, что вы не ошибаетесь!

— Уйдем отсюда.

Они прошли через пустые залы, разыскивая выход. Она нр выпускала его руки, а все сильнее за него цеплялась. Наконец они спустились по ступенькам и очутились, немного запыхавшиеся, у лужайки, на которой устремлялась к небу струя воды. Флавье остановился.

— Я спрашиваю себя: не сумасшедшие ли мы немного?.. Вы помните мои недавние слова?

— Да,— ответила Мадлен.

— Я признался, что люблю вас... Вы хорошо это слышали?

— Да.

— А если я буду повторять, что люблю, вы не рассердитесь?

— Нет.

— Это невероятно!!! Хотите еще пройтись?.. Нам так много нужно сказать друг другу.

— Нет... Я устала. Надо возвращаться!

Она казалась испуганной и была бледна.

— Я поймаю такси,— предложил Флавье,— но сначала примите маленький подарок.

— Что это такое?

— Откройте! Откройте!,

Она развязала узел, развернула пакет, положила на раскрытую ладонь портсигар с зажигалкой и покачала головой. Потом открыла портсигар и прочла слова на карточке.

— Мой бедный друг,— сказала она.

— Идемте!

Он увлек ее к улице Риволи.

— Не благодарите меня,— продолжал он. — Я знал, что вам нужна зажигалка... А мы увидимся завтра?

Она кивнула.

— Хорошо. Поедем за город... Нет, нет, ничего не говорите, оставьте меня с воспоминанием об этом дне... Вот и ваше такси... Дорогая Эвридика, вы не знаете, каким блаженством меня оделили.

Он взял ее руку и прижал свои губы к перчатке.

— Не смотрите больше назад,— сказал он, открывая дверцу такси.

Он был измучен физически и умиротворен, как в давние времена, когда целыми днями бродил по берегам Луары.

Все утро Флавье с нетерпением ждал телефонного звонка Мадлен. В два часа он побежал к их обычному месту свидания на площадь Этуаль. Она не пришла. Он позвонил Гевиньи, но тот уехал в Гавр и вернуться должен был только на следующее утро около десяти часов.

Флавье провел томительный день. Заснуть он не смог и до зари уже был на ногах, шагая по своему кабинету, и представлял разные трагические картины. Нет, с Мадлен ничего не могло случиться! Это невозможно! И между тем... Он сжимал кулаки, стараясь побороть панику. Никогда он не должен был признаваться в этом Мадлен. Они оба обманывали Гевиньи. Ведь тот доверял ему и передал Мадлен на хранение. Нужно покончить с этой бессмысленной историей. И поскорее!.. Но когда Флавье попытался представить себе жизнь без Мадлен, что-то сломалось в нем: он открыл рот и вынужден был прислониться к краю стола и спинке кресла. Он готов был проклинать бога, судьбу, фатальность, все, что называется этими словами, все приведшее его к таким ужасным обстоятельствам. Он всегда был изгнанником, отвергнутым даже войной! Он опустился в кресло, в котором сидел Гевиньи в день их первой встречи. А не преувеличено ли это несчастье? Чувство, настоящее чувство не может так развиться за две недели. Опершись подбородком на ладонь, он стал размышлять. Что ему известно о любви? Он никогда не любил никого. Но, конечно, всегда страстно желал счастья, как бедняк перед витриной. Однако между счастьем и ним стояло нечто холодное и твердое. И когда, наконец, он сделался инспектором, ему показалось, что теперь его жизнь будет предназначена для защиты этого мира, счастливого и радостного. Такая вот витрина... А Мадлен... нет... Он не имел права... Он не мог быть заодно с ворами. Тем хуже. Он откажется!.. Бедняга. Вот так, при первой же трудности спасовал. А Мадлен, может быть, уже готова была полюбить его,..

— Довольно! — громко проговорил он. — Пусть меня оставят в покое!

Он сварил очень крепкий кофе, чтобы взбодриться, и некоторое время проблуждал между кухней, кабинетом и спальней. Эта незнакомая боль, которая утвердилась в теле, в думах, мешала глубоко дышать, размышлять разумно, она действительно была любовью. Он чувствовал себя готовым на любые ошибки и глупости и был почти горд таким состоянием. Как мог он такое долгое время принимать столько людей в своем кабинете, вести столько дел, выслушивать столько признаний и ничего не понять, остаться глухим к правде? Он лишь пожимал плечами, когда клиент со слезами на глазах восклицал: «Ведь я люблю ее!» Ему хотелось сказать: «Послушайте, вы с вашей любовью заставляете меня смеяться. Ведь это только детская мечта, любовь! Что-то очень красивое, очень чистое, но неуловимое. Спальные дела меня не интересуют. Идиот!»