Картер Браун - Пропавшая нимфа - Сборник

Раздался телефонный звонок. Он быстро схватил трубку, потому что знал, кто это.

— Алло! Это вы?.. Свободен... У меня всегда есть возможность... Да, работы много, но ничего срочного... Вам будет приятно?.. Правда?.. Тогда решено. С условием вернуться к пяти. Буду говорить честно... Решайте сами... Вы так любезны, но вы меня смущаете. Может быть, музей? Это не очень оригинально, но все же... Прогулка по Лувру?.. Нет, нет, это совершенно не обязательно... Остается масса других вещей... Решено, спасибо... До скорого свидания...

Он тихонько опустил трубку, будто в ней еще звучал любимый голос. Что принесет этот день? Ничего нового, как и предыдущие. Ситуация была безвыходной. Мадлен никогда не выздоровеет, к чему себя тешить. Возможно, теперь, когда он развлекал ее, она и меньше думала о самоубийстве, но в глубине души осталась такой же тронутой. Что сказать Гевиньи? Должен ли он передать ему все, о чем думал? Флавье чувствовал себя словно в заколдованном кругу и не знал, как поступить.

Он взял шляпу и вышел. Клиенты придут позже, а может, вовсе не придут. Какая разница! Даже то, что Париж будут бомбить. Даже то, что война продолжалась и ему казалось: он все же сумеет принять в ней участие. Даже то, что при всех обстоятельствах будущее было неясным. Ничто теперь не имело значения, кроме любви. Он пошел по бульвару, инстинктивно желая шума, контакта с толпой. Это давало ему возможность немного забыть Мадлен. А потом; фланируя вокруг Оперы, .он окончательно понял, что эта молодая женщина серьезно овладела им: он играл около нее роль донора, но донора, отдающего не кровь, а душу в некотором роде. И теперь, когда он оставался один, в нем возникала потребность общения с человеческой толпой, необходимого для восстановления потерянной энергии. Поэтому он ни о чем и не думал, считая, что сможет устоять... Но иногда позволял себе мечтать... Гевиньи умрет, и Мадлен будет свободна... Он рассказывал себе несбыточные истории и пристрастился к ним, как курильщик к к опиуму. Толпа медленно увлекала его, и он отдавался ей, отдыхал, чувствуя себя человеком.

Остановившись перед витринами «Лансель» и не имея ни малейшего желания ничего покупать, он стал любоваться выставленными драгоценностями: ему нравился блеск золота и камней на темном бархате. А потом, увидев на подносе самые разные зажигалки и портсигары, он внезапно вспомнил, что Мадлен свою зажигалку сломала, вошел и выбрал ей новую, маленькую, из бледного золота, и еще портсигар из русской кожи. Очередная трата была ему приятна. Он написал на карточке: «Воскрешенной Эвридике»,— и сунул ее в портсигар. Он отдаст ей пакет в Лувре или немного позднее, когда они пойдут закусить перед расставанием. Утро показалось ему еще прекраснее от этой покупки. Он улыбался, чувствуя в руке маленький, синий-синий пакетик. Дорогая, дорогая Мадлен!

В два часа он уже ждал ее на площади Этуаль. Она всегда была точна при встречах.

— Вот как,— сказал он,— вы сегодня в черном.

— Я очень люблю черный цвет,— призналась она.— Если бы мне удалось все делать по своему желанию, я бы всегда носила черное..

— Но почему? Ведь это так мрачно.

— Совсем нет. Черное делает мысли ясными и вынуждает принимать себя всерьез.

— А если бы вы носили голубое или зеленое?

— Даже не знаю. Наверное, появилось бы ощущение, что я ручеек или тополь... Девочкой я верила в магические свойства цветов... Поэтому мне и захотелось заняться живописью.

Она взяла его под руку с той доверчивостью, которая всегда его трогала.

— Я тоже,— сказал он,— тоже пытался рисовать, но у меня плохо получалось.

— Ну и что из того? Ведь здесь только цвета имеют значение!

— Мне бы хотелось посмотреть ваши полотна.

— О! Они немногого стоят... На них не увидишь ничего конкретного. Это мечты... а вы мечтаете в красках?

— Нет... Я все вижу серым... как в кино.

— Тогда вы не сможете понять. Вы слепой!

Она засмеялась и сжала его руку, показывая, что шутит.

— Это настолько прекраснее так называемой реальности,— продолжала она. — Попробуйте представить цвета, которые трогают себя, едят себя, пьют себя, которые полностью проникают в вас. Делаешься похожим на насекомое, сливающееся с листком, на котором сидит. Каждую ночь я мечтаю о несбыточном мире.

— Вы тоже..— пробормотал он.

Прижавшись друг к другу, они обошли площадь Согласия, не глядя ни на кого. Он едва замечал, куда идет, поглощенный разговором.

— Мальчиком,— сказал он,— я грезил неведомыми странами. Могу даже показать вам на карте, где они находятся.