— Нет,— тихим голосом ответила она,— все совсем не так, как вы думаете.
Снова перед ним была незнакомка из театра, случайная женщина, та Мадлен, которая хотела утопиться, та, которая склонялась над забытой могилой...
— Мне захотелось броситься в воду,— продолжала она,— но клянусь вам, не знаю почему.
— Тем не менее... письмо!
Она покраснела.
— Письмо адресовалось мужу, но мои объяснения были настолько необычны, что я предпочла...
Она повернула голову к Флавье и положила ладонь на его руку.
— Послушайте, Месье, вы верите в то, что можно снова ожить?.. Я хочу сказать... умереть, а потом... возродиться в ком-нибудь другом?.. Понимаете?.. Вы не решаетесь ответить... Принимаете меня за сумасшедшую...
— Послушайте...
— Между тем, я не сумасшедшая, нет... Но мне кажется, мое прошлое идет откуда-то очень издалека... Кроме детских воспоминаний у меня еще есть и другие, будто еще одна жизнь, которую я теперь продолжаю. Не знаю, почему я вам это рассказываю...
— Говорите,— пробормотал Флавье,— говорите!
— Я вижу вещи, которых никогда раньше не видела... лица другие... которые существуют только в моем воображении. А порой мне кажется, что я старая, очень старая женщина.
У нее было глубокое контральто, и Флавье слушал ее, не шевелясь.
— Должно быть, я нездорова, — продолжала она. — Но с другой стороны, если это правда, то мои воспоминания не имели бы такой отчетливости. Они были бы хаотичны, беспорядочны.
— Но в тот момент вы следовали импульсу или действовали, приняв определенное решение?
— Скорее, приняв решение...- но это для меня тоже не совсем ясно. Просто я чувствую, что. становлюсь все более странной и моя настоящая жизнь уже где-то позади... а тогда... зачем тянуть?.. Для вас, для всего света, смерть — это противоположность жизни... но для меня...
— Не говорите так,— запротестовал Флавье,— прошу... Подумайте о вашем муже.
— Бедный Поль! Если бы он знал!
— Он как раз и не должен знать. Пусть это останется тайной между нами.
Флавье не смог удержаться, чтобы не вложить в эту фразу нежную интонацию, и она улыбнулась с неожиданной легкостью.
— Профессиональный секрет? Вот я и утешена. Счастье, что вы оказались там.
— Да. Мне нужно было повидаться кое с кем, немного дальше того места. Если бы не такая прекрасная погода, я поехал бы на машине.
— А я была бы мертва,— прошептала она.
Такси остановилось.
— Вот и приехали,— сказал Флавье. — Вы простите за беспорядок в квартире. Но я холостяк и к тому же очень занятой.
В вестибюле никого не оказалось. На лестнице тоже. Флавье бы очень смутился, если бы кто-то из жильцов дома увидел его в этой одежде. Открывая дверь своей квартиры, он услышал, как зазвонил телефон, и провел Мадлен в кабинет.
— Это клиент, без сомнения. Садитесь. Я отлучусь на минуту.
Он подбежал к аппарату.
— Алло!
Это оказался Гевиньи.
— Я уже звонил два раза,— сказал он. — Мне тут вспомнилось кое-что относительно самоубийства Полин... Она бросилась в воду... Не знаю, правда, чем это тебе поможет, но все же сообщаю... А у тебя есть новости?
— Потом расскажу,— ответил Флавье,— я сейчас не один.
Флавье с неприязнью разглядывал записи в своем блокноте. «6 мая». Три свидания, два дела о наследстве и одно о разводе. Хватит с него этой дурацкой работы. И ведь никакой возможности вывесить объявление: «Закрыто по случаю мобилизации, похорон»... или еще что-нибудь. Телефон так и будет звонить целыми днями. Клиент из Орлеана станет просить его приехать. И он вынужден быть любезным, делать какие-то записи. В конце дня позвонит или приедет Гевиньи. Он настойчив, этот Гевиньи. Ему все надо рассказывать... Флавье. сел за письменный стол и раскрыл досье Гевиньи...
«27 апреля, прогулка по лесу; 28 апреля, провели день в Парамонте; 29 апреля, Рамбуйе и долина Шевре; 30 апреля, Мариньян. Чай на террасе Галереи Лафайет. Головокружение, вызванное обрывом. Вынуждены были спуститься. Она много смеялась; 1 мая, прогулка в Версаль. Она хорошо ведет машину, хотя „симка“ довольно капризна; 2 мая, лес Фонтенбло; 3 мая, я ее не видел; 4 мая, короткая прогулка в саду Люксембург; 5 мая, долгое'путешествие по Эсону. Вдали был виден собор Шартр...»
А в событиях, относящихся к 6 мая, ему бы следовало записать: «Я люблю ее. Я не могу теперь существовать без нее». Написать о том, что было его любовью. Меланхолической любовью, горевшей скрытно, как огонь в заброшенной шахте. Мадлен, казалось, ничего не замечала. Он был другом, не больше, приятным собеседником, с которым можно от души поболтать. Никаких разговоров о том, чтобы познакомить его с Полем, Флавье играл роль адвоката, состоятельного человека, который занимается ею ради провождения времени и который, конечно, рад помочь молодой женщине обмануть ее болезнь. Случай в Курбевуа был забыт. Он только дал Флавье некоторые права на Мадлен. Но она умела пользоваться ситуацией и иногда вспоминала о том, что он ее спас. Она уделяла ему приветливое внимание с тем безразличием, которое адресовала бы дяде, всякому родственнику, просто другу. Слово «любовь» здесь было бы неуместным. И потом, существовал Гевиньи! По этой причине Флавье считал долгом чести каждый вечер давать ему полный отчет о прошедшем дне. Тот слушал его молча, нахмурив брови, потом заговаривал о странной болезни Мадлен.
Читать дальше