Елена Арсеньева - Клад вечных странников

— Как ты сказала? Кособродова?

— Ну да, это бабкина девичья фамилия. Жуть, правда? — стыдливо хмыкнула Оксана.

У Катерины глаза так и полезли на лоб. Конечно, у нее-то фамилия довольно звучная — Старостина! Впрочем, Оксана тут же вспомнила, что у Катерины только и есть достоинств, что фамилия, и успокоилась.

— Ничего не жуть, — сказала Катерина. — Просто я эту фамилию — Кособродова — уже где-то слышала.

— Ну, наверное, есть и еще страдальцы-однофамильцы, — фыркнула она. — Короче, прошло чуть не пять лет, пока к старухе нашей не вернулась память. Да и то не полностью. Она вспомнила, кто такая и как ее зовут, откуда родом, вспомнила, как разбомбило эшелон, даже фабрику свою вспомнила, а больше — ничего. И когда ее в 49-м году наконец-то отпустили за полнейшей безвредностью, она вернулась домой, совершенно ничего не помня о разговоре тех двух земляков, о своем письме и о кладе. Мать ее к тому времени умерла, а брат служил в армии. Потом вернулся, начал ее про письмо спрашивать, а у нее в памяти абсолютный нуль. Ну, а жизнь тем временем шла, шла… Прабабка моя, несмотря на то, что пережила бог знает сколько, была еще очень даже ничего. Между прочим, судя по фотографиям, я — вылитая Клавдия в те годы. Так что посмотри на меня — и увидишь, какой она была.

Оксана потянулась так, что все ее стройное тело заманчиво напряглось. Точеное смуглое лицо, великолепные брови, яркие губы, голубые глаза, смоляные гладкие волосы, убранные в строгий узел на затылке…

— Ну, словом, она быстренько нашла мужа — постарше себя и одноногого, но все остальное у него было на месте, как я понимаю. Жизнь шла… Уже я родилась. Потом, десять лет назад, мои родители и дед с бабушкой погибли в аварии. И на похоронах, это же надо, к прабабке вдруг вернулась память! Про госпиталь, про письмо, про клад. Не представляешь, что было! Натурально после поминок она рысью побежала по тому адресу, где жила та женщина. Это где-то на Черном пруду, возле кинотеатра «Рекорд». Но… поезд уже ушел. Те дома давным-давно снесли, никого и в помине не осталось из старых жильцов. Сколько лет после войны прошло! Потыкалась в адресный стол — тоже облом, никаких Дворецких никто не знает.

— Ну почему, — сказала Катерина. — Я знаю. Например, мой двоюродный дед Владимир Васильевич, тот, что в Питере живет, — он Дворецкий, и все его дети, разумеется. Забавно, правда, что у нас в роду такие «услужательские» фамилии? Дворецкие, Старостины…

— Ага, — рассеянно сказала Оксана, которой было, конечно, наплевать на Катерину и весь ее род. — Бабка тоже нашла каких-то Дворецких, но не тех, которых нужно. А главное, что проку было искать? Поезд, говорю, ушел!

— И что потом?

— Ну, что потом? У бабки снова крыша поехала. Так-то она тихая, но как поглядит в зеркало — видит там не себя, такую развалину, как сейчас, а ту Клавку Кособродову, какой была в 42-м. И начинает себя, в смысле ее, материть почем зря. Это ты слышала еще очень приличные выражения. Не забывай, она ведь лагеря прошла. Иной раз такое завернет — мужики падают. Я так словарь свой пополнила благодаря ей…

— За что ж она себя ругает? Она ж не виновата, что попала под ту бомбежку?

— Да нет, бабка никак не может успокоиться, что по-другому не написала в письме. Более вразумительно. Брат Минька этот, он давно уже помер, он что рассказывал? Дескать, Клавдия просила узнать у Дворецкой адрес тех людей, к которым она ходила с сообщением от мужа. А надо было как написать? Чтобы они выспросили адрес прежней соседки Дворецких, какой-то Анны Ивановны, у которой сына репрессировали!

— А клад был где? — рассеянно спросила Катерина.

— В какой-то черной деревяшке, которую невозможно открыть, не зная секрета. Она была в виде гробика, а хранилась под порогом. Представляешь, гроб под порогом?! Триллер!

Катерина нахмурилась:

— Странно… У тебя не бывает такого ощущения, что с тобой уже когда-то происходило то, что происходит в данный момент? Мне кажется, я все это уже слышала от кого-то. И про гроб под порогом, и про Анну Ивановну, у которой репрессировали сына, и про Клаву, которая писала письмо раненому под его диктовку… Это даже как-то называется, — она пощелкала пальцами, вспоминая, — это ощущение как-то очень красиво называется… Дежавю?

— Привет! — Оксане до смерти надоело сидеть тихо, она вскочила и танцующей походкой прошлась по комнате. — Скажешь тоже! «Дежавю» — это такая туалетная вода. Или парфюм? Хотя нет, что я говорю! Это стиль моды. Знаешь, как говорят: от-кутюр, дежавю…