Жозеф Кессель - Лев

— Теперь мы скоро доедем, — сказал он.

Буллит говорил как человек, который говорит бог знает о чем, лишь бы не молчать.

— За этим леском начинается хорошая дорога, — продолжал он. — Прямо на юг. Я ее недавно привел в порядок. А потом — саванна, потом манийятта, потом наше бунгало и сразу же — по стаканчику виски.

Поляна осталась позади. Буллит испустил глубокий вздох облегчения. Но когда он уже поворачивал на дорогу, о которой говорил, Патриция схватила его за руку.

— Останови здесь! — сказала она.

Буллит непонимающе уставился на нее. Она закричала:

— Останови, говорю я! Иначе выскочу на ходу!

Патриция пыталась совладать со своим голосом. Но в нем звучали почти истерические нотки, и я с трепетом вспомнил голос ее матери: точно так же кричала Сибилла на грани нервного приступа.

Буллит подчинился. Девочка выпрыгнула из машины, не открывая дверцы. Буллит сделал движение.

— Нет, — сказала Патриция с тем же мрачным упрямством. — Я не хочу никого. Мне никто не нужен.

Лихорадочно горящие глаза ее встретились с моими. И как в полубреду, — невозможно было понять, то ли из презрения, то ли из какого-то дружеского чувства ко мне, — добавила:

— Разве что вы… Конечно, если, хотите.

— Да, да, — пробормотал Буллит.

Я вышел из машины. Патриция приказала отцу:

— Уезжай!

Буллит тронул «лендровер». Патриция углубилась в колючие заросли. Прежде чем последовать за ней, я обернулся и краем глаза увидел, как переломленное в талии, черное тело бесшумно выпало из машины и тотчас распласталось на земле.

Стволы деревьев стояли густо. Между ними росли кусты, усаженные шипами. Они замедляли шаг Патриции. Я был этому рад. Кихоро сможет незаметно скользить или ползти по нашим следам.

Но вскоре Патриция вышла из леса и быстро пошла по краю поляны. Когда перед нами возник треугольник колючих зарослей, где было львиное логово, она мне сказала:

— Возвращайтесь в лес. Львы не любят нападать среди густых деревьев. А когда нападают, они там очень неловки. Уходите скорей. Я хочу быть спокойной за вас.

Она побежала по опушке и остановилась только на открытом месте. Солнце било ей прямо в лицо. И она смотрела прямо на треугольник колючих зарослей.

Девочка поднесла ко рту ладонь, согнутую в рожок. Удивительный переливчатый звук, которым Кихоро призывал Кинга, разлился над саванной.

Из колючего треугольника донеслось короткое злобное рычание, и две львицы вышли из кустов, — разъяренные, ощетинившиеся, с оскаленными мордами. Они могли преодолеть одним прыжком расстояние до Патриции. Где был Кихоро? Чего он ждал?

Но раздался другой рев — такой могучий, что заглушил все звуки саванны. И Кинг, как огромная птица, перелетел через кусты и грозно встал между Патрицией и своими разъяренными самками.

Самая крупная из них, и самая смелая, — великолепная львица! — прыгнула в сторону, чтобы обойти Кинга. Он бросился на нее и опрокинул толчком плеча. Она взвилась и снова кинулась в атаку. Опять Кинг преградил ей путь, но на этот раз его лапа с выпущенными когтями обрушилась ей на затылок, раздирая кожу и мясо. Кровь брызнула на рыжую шкуру. Прекрасная львица взвыла от боли и унижения и попятилась. Кинг, рыча, заставлял ее отступать, шаг за шагом, пока не скрылась в кустах, куда уже спряталась раньше вторая львица.

Переливчатый призыв вновь прозвучал в знойном воздухе саванны. Кинг приблизился к Патриции, которая стояла на месте.

Она почти неприметно дрожала. Я это заметил, когда Патриция поднимала руку, чтобы положить её на голову Кинга между его золотистых глаз. Дрожь прошла. Ногти девочки тихонько почесывали морду льва. И тогда Кинг развалился на траве, и Патриция угнездилась у него между лапами. Она провела пальцем по когтям, на которых еще не высохла кровь, и взгляд ее бросил вызов колючим зарослям, где глухо ворчали супруги Кинга, усмиренные, опозоренные и побитые.

А потом и эти жалобы смолкли. Львицы смирились. Тяжелая полуденная тишина упала на саванну.

Я уверен, если бы не внезапность и полнота этой вдруг наступившей тишины, я бы не услышал звука, который заставил меня насторожиться. Слабый, сдержанный, почти неразличимый — это был легкий звон или шорох от прикосновения металла к дереву. Я пригнулся, чтобы посмотреть сквозь кусты, откуда долетел этот еле слышный звук. В сумраке подлеска неясно мерцал наконечник копья. Копье было прислонено к стволу гигантской акации. И рядом с ним, на фоне коры того же дерева, я различил плетеную каску с отливами меди. Это была шевелюра Ориунги, гордого морана.