Жозеф Кессель - Лев

Я услышал, как Патриция шепнула мне:

— Вы узнаете самого большого? Вон того, со шрамом на спине? Я вам показывала его на водопое.

Да, это был он. Но я ни о чем больше не успел подумать. Буллит еще больше приблизился к апокалипсической троице. Из глубоких ноздрей вырывался шипящий свист, угрожающий и зловещий. Расстояние между носорогами и нами все уменьшалось.

— Посмотрите на нашего приятеля! — воскликнула Патриция. — Он самый злой и храбрый. Сейчас, сейчас кинется!

Ее голос еще звучал, когда носорог бросился на нас.

Я был настолько ошеломлен, что не испытывал никаких иных чувств, кроме изумления. Никогда бы в жизни я не поверил, что такая масса на бесформенных коротких ногах может одним рывком развить такую скорость! Но Буллит был настороже. Он нажал на газ и рванул руль в нужную сторону. И тем не менее животное, словно глыба, выброшенная из катапульты, пронеслось так близко от нашей машины, что я услышал его яростное сопение. Испугался ли я в тот миг? Не знаю, не помню. Все произошло слишком внезапно, беспорядочно и быстро. Два других носорога бросились в атаку. Между рогатыми мордами чудовищ «лендровер», кренясь, закладывал виражи, отпрыгивал, метался и ускользал. Малейшего перебоя в моторе, одного неверного маневра было достаточно, чтобы нас пронзили, выпотрошили и разорвали острые рога. Но Буллит так уверенно вел смертельную игру! Рейнджеры вопили от восторга! И Патриция весело смеялась своим чудесным прозрачным смехом, какой услышишь только в цирке, когда заливается от радости звонкоголосая ребятня…

Животные утомились быстрее, чем машина. Один за другим носороги прекратили нападение. Они сгрудились в единый монолит. Бока их вздымались от могучего дыхания, уродливые ноги дрожали, но рога по-прежнему были нацелены на нас.

— До скорого, приятели! — крикнул Буллит.

Когда мы удалялись от поляны носорогов, лицо его и голос словно обрели былую молодость и здоровье. Таким я его еще не видел. Он вышел, словно освеженный, из этой опасной игры, которую сам дерзко затеял и в которой победил. Наверное, это потребность натуры, — подумал я. И время над ней не властно. Хозяину заповедника необходимы такие вот встряски. Единственная разница в том, что сегодня он вместо ружья воспользовался «лендровером».

Я спросил Буллита:

— Вы никогда не берете с собой оружия?

— У меня его нет, — ответил Буллит.

Он снял одну руку с руля и погладил пушистые волосы дочери. И тогда Патриция внезапным, страстным движением погрузила свои пальцы в рыжую шевелюру отца, — я невольно вспомнил, как она точно так же вцеплялась в гриву Кинга, — притянула к себе голову Буллита и потерлась щекой о его щеку. Одинаковое выражение глубокого счастья было на их лицах.

Машина катилась медленно и словно наугад. Снова вокруг нас мелькали антилопы, зебры, страусы, буйволы и их становилось все больше. Несколько раз Патриция выскакивала из машины и уходила к животным. На расстоянии ее фигурка нежных тонов, — в этот день на Патриции был голубоватый комбинезон, — казалась почти призрачной. И поэтому представлялось естественным, что она свободно скользит между дикими животными, не возбуждая у них страха, беспокойства и даже удивления.

Она особенно надолго задержалась в низине, где трава от близости подземных источников была зеленее и мягче, а на редких деревьях вместо колючек росли нежные листья. Животных там было больше, и они чувствовали себя счастливее. С возвышения, на котором Буллит остановил машину, нам было видно каждое движение девочки и каждое движение животных. Только невинная доверчивость и легкость, с какой они принимали Патрицию, могли сравниться с доверчивостью и легкостью Патриции. Антилопы касались мордами ее плеча. Буйволы дружелюбно обнюхивали ее. Одна зебра настойчиво кружила вокруг Патриции, заигрывая с ней. Патриция разговаривала со всеми.

— Она знает волшебные слова, — тихонько сказал мне Буллит.

— На каком языке? — спросил я.

— На всех, — ответил Буллит. — На языках племен вакамба и джаллуа, кипсигов и сам буру, кикуйю и масаев. Она их узнала от Кихоро, и от рейнджеров, и от бродячих колдунов, которые проходят через заповедник.

— Вы в это действительно верите? — спросил я.

— Я белый человек и христианин, — сказал Буллит. — Но я видел такое…

Он покачал головой и пробормотал:

— Во всяком случае, малышка в это верит. И она могла бы так же говорить со слонами и носорогами.

Наверное, они оба правы. Мне эта область недоступна. Но после того утра, проведенного с Буллитом и Патрицией, я пришел к твердому убеждению, что власть девочки над животными определялась главным образом ее всесильным наследственным инстинктом и теми знаниями, которые ее отец собрал за двадцать лет жизни в африканских зарослях. Он рассказывал ей, как волшебные сказки, о жизни и нравах диких зверей, о тысячах засад, о тысячах погонь, о запахах лесов, саванн и логовищ. И он воплощал в себе для Патриции с первых дней ее жизни всех могучих хищников и чудовищ заповедника и одновременно — был повелителем этих чудовищ.