Инна Бачинская - Голос ангельских труб

Он хотел добавить, что если он не свалит немедленно, то может случиться, ему придется задержаться здесь надолго, но воздержался – не хотел Лилю пугать.

Лицо ее сморщилось, и она заплакала. И всхлипывая, спросила:

– А как же я? Я люблю тебя, Саша.

– Лилечка, ты очень хороший человек, ты просто чудо, ты красивая, честное слово, но я не могу остаться, – мямлил он, не узнавая себя.

– У тебя там… кто-то есть? – спросила она, горестно глядя на него полными слез глазами.

– Никого у меня нет, не выдумывай. Честное слово!

– Хочешь, я поеду с тобой? – спросила она, с надеждой вглядываясь в его лицо. – Хочешь?

– Лилечка… – Шибаеву стало жаль ее. Славная девочка, простодушная, ласковая, принимает его таким, какой он есть. На миг мелькнула мысль, может, именно такая ему и нужна. Мелькнула и растаяла… – Лилечка, – повторил он, – я был бы счастлив, если бы у меня была такая девушка, как ты. Но при моем образе жизни, поверь мне… Тебе нужен надежный человек, семья…

– Значит, ты все-таки киллер? – спросила она печально. – Раз тебе не нужна семья.

– Я не киллер, – ответил он. – Я собака-ищейка. Бродячая собака-ищейка, которая роется на помойках.

– Мне все равно, – ответила она, прижимаясь к нему теснее. – Я люблю тебя.

– Мне не все равно. Лилечка, мне пора.

Он чувствовал себя препаршиво и хотел лишь одного – оказаться наконец в аэропорту, среди толпы, сидеть в кафешке у окна, пить кофе и рассматривать через стекло тупые морды самолетов на летном поле. И надеяться на лучшее.

Лиля плакала, не всхлипывая. Не могла остановиться. Шибаев молча гладил ее по голове, от всей души желая поскорее убраться отсюда.

– Ты меня любишь? – Она с надеждой смотрела ему в глаза.

– Очень, – ответил он. А что было делать? – Я очень тебя люблю. Ты хороший человек, – повторил он. – Ты заслуживаешь… – Он запнулся, не представляя, что говорить дальше. – Ты встретишь своего человека, поверь мне. У тебя все впереди…

Шибаев был противен сам себе. Не умеет он вытирать сопли, как называет процесс утешения Алик Дрючин, великий магистр вытирания соплей и долгих утешительных бесед с дамским полом. «А что, жалко, что ли, – говорил циник Дрючин. – Ну, пожалеешь, погладишь по голове, поругаешь того типа, из-за которого трагедия, смотришь, а она уже готова, можно брать голыми руками!»

– Ладно, – сказала вдруг Лиля, словно итог подводила. Потерлась лицом о его плечо – вытерла слезы. – Пора так пора. Мы успеем поесть? Я приготовила обед.

– Успеем, – поспешно ответил Шибаев. – Конечно, успеем. Если ты меня не накормишь, я умру голодной смертью.

– Я не дам тебе умереть, – сказала она печально. – Хоть накормлю… на прощание.

Шибаев наворачивал борщ, мясо с картошкой, салат, хвалил, расспрашивал о Флориде и ночных купаниях. Лиля перестала плакать, но почти ничего не ела, только пила красное вино. Жесткие выгоревшие перышки торчали на макушке, что придавало ей сходство с птичкой. Она по-прежнему была в белых трусиках и розовой маечке с черным котом – не стала одеваться. Шибаев жевал, поглядывал на Лилю и думал, что он запомнит ее именно такой – в маечке, пьющей вино из бокала на длинной ножке.

– Во Флориде хорошо… – говорила Лиля. – У Милы бойфренд, наверное, они поженятся. Мы купались ночью, а мимо проплывал корабль, люди смеялись, музыка… – Голос ее дрогнул. – А потом за нами шла голодная чайка, а у нас ничего с собой не было. Там тепло, солнце. А здесь скоро зима, здесь плохо зимой, снег с дождем, ветер… Я, может, снова уеду к Милочке… – Лиля говорила, не глядя на Шибаева, скорее себе, чем ему, отпивая вино маленькими глотками. – Мы всю ночь сидели, разговаривали. Мила не хотела меня отпускать. И свеча горела в банке, и ночные бабочки – как будто танцевали вокруг огня…

– А работа? – спросил Шибаев.

– Милочка нашла мне работу. А я уехала. – Она не смотрела на Шибаева, слизывала слезы кончиком языка, стараясь не всхлипывать.

– Лилечка, – Шибаев сжал ее холодную руку. – У тебя все будет хорошо. Слышишь?

Она не ответила и по-прежнему не смотрела на него. Преувеличенно внимательно рассматривала что-то в своем бокале.

– Совсем забыл, я починил тебе раму, – сказал он фальшиво-бодро.

Она кивнула. И спросила:

– Можно я тебя провожу?

– Нет, – ответил он.

Она вдруг нырнула стремительно – прижалась щекой к его руке, лежащей на столе…