Инна Бачинская: Голос ангельских труб

Шибаев, слушая через слово, не вникая в смысл дрючинских жалоб, молча напивался. Ему уже казалось, что он никуда не уезжал, а то, что случилось в Нью-Йорке, ему попросту приснилось. Ему было непонятно, как его выпустили из страны. «Если они так и террористов ловят… – невнятно думал он. – Тогда понятно, что…» Что было понятно – никак не додумывалось. Монотонный спотыкающийся голос Алика был как вода, капающая из крана. Оседлав своего любимого конька, путаясь и противореча самому себе, он обличал, ставил на место и разоблачал подлый женский пол. Которому в наше время нужно только одно, вернее, два – деньги и секс. Секс и деньги! А если у тебя нет ни того, ни другого, ну, не получается у тебя… А? Тогда что? Вешаться?

Около полуночи зазвонил телефон. Шибаев, покосившись на уснувшего прямо за столом Алика, цепляясь за стены, отправился в прихожую, взял трубку, бросил неприветливо:

– Да!

Человек на той стороне спросил осторожно:

– Волков, ты? Живой?

Шибаев узнал голос Заказчика.

– Живой, – ответил он.

– Когда прилетел?

– В шесть вечера. Сегодня… уже вчера. Не успел позвонить…

– Порядок. Я понимаю. Извини, что так поздно. Ты… – он запнулся. – Мне только что позвонили друзья, оттуда… так что я в курсе. А вдруг, думаю, ты уже дома. Ну ты и спец, Волков. Навел шороху. Никогда бы не подумал. Поговорить надо.

– Когда?

– Да ты погуляй, Волков, отдохни дня три, а потом сбежимся, потолкуем. Тут кое-что намечается… – Он помолчал. Потом спросил: – Ну а вообще как жизнь? В порядке?

– Жизнь в порядке, – ответил Шибаев. – Продолжается.

– Ну и молодец! Ты тут это… – Он запнулся, словно слова давались ему с трудом. – Спасибо, Волков!

– На здоровье, – ответил Александр.

Алик Дрючин, подняв голову, смотрел на вернувшегося Шибаева бессмысленным взглядом. Тот кивнул – все, мол, путем, не беспокойся, и Алик снова рухнул головой на стол.

Они выпили много – прикончили даже подарочный «Хеннесси», но Шибаева так и не забрало. Алик спал, сплющив лицо о стол, посвистывал носом. Невесть откуда взявшееся сизое перышко на кончике его носа вспархивало и опадало в такт дыханию. Шибаев потряс его за плечо. Алик продолжал спать. Он потряс сильнее. С тем же результатом. Тогда он приподнял Дрючина под мышки и поволок из кухни. Определил на раздолбанный диван в гостиной, сложил руки на груди. Алик был похож на покойника – неподвижный, с закрытыми глазами и серой небритой физиономией.

Шибаев открыл балконную дверь, и в комнату рванулся холодный воздух. Он вышел на балкон и увидел, что в природе идет снег. Дождь закончился, и начался снег. Большие невесомые хлопья, как ангельские крылья, неторопливо слетали на землю. Шибаеву показалось, что он слышит их невнятный шепот и даже разбирает слова. «Тиш-ш-ше, тиш-ш-ше, – шелестел снег. – Ш-ш-шар. Ш-ш-шелк. Ш-ш-шут. Ш-ш-шаман». В сочетании этих слов имелся, наверное, особый тайный и тонкий смысл, но был он сокрыт от Шибаева. Он стоял, опираясь спиной о дверной косяк, смотрел на кипящее белое марево. Пахло крахмальными простынями и немного арбузом. Снежинки щекотали лицо, таяли, холодные струйки стекали за ворот рубахи.

…Он нащупал в кармане маленький продолговатый, похожий на пулю, предмет, удивился вяло и вытащил. Это был подарок Инги – азиатский мудрый дедушка из слоновой кости. Он улыбался загадочно, глядя на мир раскосыми щелочками глаз, светя лысиной на непропорционально большой голове с выпуклым «рогатым» лбом. Кисти сложенных на толстом животе ручек прятались в широких рукавах кимоно.

– Поставишь на тумбочку у кровати, – сказала Инга, – проснешься утром, посмотришь и сразу вспомнишь меня. Эта нэцке называется «Постижение бытия». Он будет нашим ангелом-хранителем.

Шибаев рассмеялся тогда – уж очень мало азиатский дед был похож на ангела.

Фигурка была ледяной – маленький кусочек кости, обработанный когда-то неизвестным мастером, который так увидел постижение бытия: улыбающийся старик, словно говорящий: все суета сует, все проходит в конце концов, все конечно. А потому не рвите сердце, не мечитесь, не дергайтесь. Созерцайте и постигайте!

Он размахнулся и бросил фигурку прямо в белый кипящий водоворот снега. Вихрь подхватил улыбающегося старика и унес прочь…

…В ресторане было накурено, дым коромыслом – запрет на курение в общественных местах еще не достиг Брайтон-Бич, здесь свои взгляды на жизнь и законы, а также на обязательность их исполнения. Гремела цыганочка, певица с хриплым голосом выкрикивала знакомые слова. Арик сидел молча, всем своим видом выказывая неодобрение. Он был обижен и считал, что Суламифь должна извиниться за свое поведение. Она же считала, что ничего ему не должна, и непрерывно курила. Арик, поджав губы, мрачно наблюдал, как она вставляет тонкую сигарету в длинный мундштук, щелкает зажигалкой, щурит янтарные глаза, втягивает в себя дым. Откидывается на спинку кресла. Выпускает дым. Она не смотрит на Арика. Кажется, она забыла о нем. Арик все глубже погружается в свою обиду. Он полон горечи.