Николай Иванов - Чеченский бумеранг

И получалось, что самым надежным, проверенным и счастливым местом для Зарембы оказывалась опять-таки война. Она была его домом, где знаком каждый закоулок и любой скрип. Где можно ходить в темноте на ощупь, не опасаясь подвоха. Где позовешь – и к тебе придут. А если убьют – то вроде как бы и честно. Здесь, в мирной Москве, обстоятельства заставляли его становиться убийцей, а он этого не желает.

А пока он возвращался к Кате. Можно упрекнуть себя, что около нее остановился из-за небогатого выбора адресов. Что в другой ситуации он бы на ней, возможно, и не остановил взгляда. И именно это чувство – чувство вины, играло с ним злую шутку: все три ночи, проведенные в Можайске, он спал на раскладушке в кухне, не позволив себе войти в комнату к хозяйке. Чтобы та не подумала, чтобы он не подумал, чтобы это кому-то не показалось чем-то… Идиоты! А она так светилась в первый и даже во второй вечер. Провожая сегодня утром, виновато подняла взгляд: я что-то не так делаю? Ведь я чувствую, что мы нравимся друг другу…

Все так. Но… но завтра опять – Чечня. Фээсбешники, на прием к которым Заремба через капитанов все же набился, ухватились за него мертвой хваткой. Можно гордиться, можно грустить: все меньше оказывается тех, кто готов идти на риск ради Отечества. Именно ради Отчества, потому что больших денег не сулили, только боевые.

И вот все наплыло на подполковника: и сбежавший Гринька, и грустные размышления по творившемуся в стране, и злость на самого себя за Катю. Обнадеживать, приближать к себе человека, чтобы тут же уйти… Будь уверенность, что вернется, разве не пошел бы за чувствами?

На станции в Можайске купил самый большой из имеющихся в ларьке букетов, собранный из различных цветов. Не понравился пришпиленный степлером к обертке легкомысленный свадебный бантик, и в такси осторожно оторвал его. Проезжая мимо знакомого поворота, скосил глаза в овраг. Чисто, лишь старая бочка вновь оказалась никому не нужна. Как будто ничего и не было. Огонь затух, не разгорелся. А на нескольких подонков на земле стало меньше.

Катя, на счастье, еще не вернулась, и Алексей ринулся в магазин. Продуктов накупил как на свадьбу, но это всего-навсего будет ужин. К сожалению, прощальный. Или к счастию?

Успел. Успел приготовить стол прежде, чем с тайной надеждой, что гость уже дома, в замок вошел ключ. И когда Катя в настороженном ожидании вошла в квартиру, ей навстречу надвинулись цветы. Ей и полевых ромашек никто в последние годы не дарил, а тут к груди – огромный букет из радужного соцветия. Подарок загородил Алексея, и она торопливо опустила его, желая быстрее увидеть глаза подполковника, понять в них причину нежданной щедрости и очаровательного внимания.

Хорошо, что Алексей не стал по-гусарски падать на колено, посчитав этот жест не то что неуместным, а слащавым для данной ситуации. И когда Катя прочла в его глазах виноватость, и когда с прощенной печалью мысленно ответила: «дурачок ты мой милый», – и вот тут, поняв друг друга, истоскованно подались навстречу. И был смят между ними самый шикарный букет Можайска, и упал с головы Кати берет, ухитрившись не стукнуть кокардой об пол и не спугнуть поцелуй.

– Здравствуй.

– Что случилось?

– Разве обязательно чему-то случаться?

– Совсем не обязательно. Но так неожиданно. Ой, ты и стол накрыл?

– Попробовал. Завтра…

– Что завтра? Только не говори, что уезжаешь.

– Хорошо, не уезжаю. Улетаю.

– Значит, мы не встречаемся, а прощаемся, – обмякла Катя. – Я вернусь. Я, если обещаю, всегда держу слово.

Катя не встрепенулась, не налилась вновь упругостью. То ли ей часто обещали подобное, а в итоге электрички проносились мимо пустыми, то ли усмотрела в порыве Алексея лишь знак благодарности за приют. В то же время ей не хотелось верить ни в первое, ни во второе, и когда подполковник все же опустился перед ней на колени, последовала за ним, якобы к упавшему берету. И хотя целоваться, стоя на коленях, оказалось неудобно, отстранили букет.

– Здравствуй.

– Так что случилось?

– Убью, – возмущенно хлопнул Катю по попе Алексей, а чтобы девушка не обиделась даже в шутку, прижал к себе, прошептал на ушко: – Молчи.

– Люди, меня лишают права голоса, – счастливым шепотом закричала Катя.

Колени занемели, ремень сдавил живот, но она боялась прервать встречу: а вдруг, когда сядут за стол, Заремба вновь превратится в квартиранта, занятого лишь своими мыслями?

Тот сам пожалел хозяйку. Встал, помогая подняться и ей.