Николай Иванов - Чеченский бумеранг

– А я ей, дуре, вдалбливаю: ты не плечико оголяешь, а увеличиваешь тираж своего альбома…

– Не понимают, что это мы им имя делаем…

Себе вы имя делаете и свои кошельки набиваете.

Не стал идти на помощь ужавшемуся Веничке, прикрывающему круглой жирной спиной малюсенькие чашечки сваренного на песке кофе. Я нужен толстяку, а не наоборот. Вот и пусть потеет и вертится. Где-то поблизости притаился Заремба. Если он появится здесь, на нашей совести наверняка окажется еще один труп.

Заремба появился. Это я понял, когда из рук Венички, словно в замедленной съемке, заскользили по блюдечкам чашки. Не принадлежи они врагу, спецназовец постарался бы подхватить их на лету. Но здесь, пачкая пол проливающейся черной жидкостью, чашки устремились в свою же грязь. Единственное, что успели, – это отвернуть курносые ручки, подставляя под удар выгнутые спинки. Но это не спасло, и на звон раскалывающегося фарфора обернулся весь зал. Отреагировали по-разному: кто-то похлопал в ладоши, кто-то присвистнул, но через мгновение интерес к неудачнику пропал. И тот остался один на один с Зарембой.

Павел Сергеевич глядел в окно. Как ни убеждал он себя, что отсутствие вида на Кремль лишь очищает взор, в глубине души понимал: от удаленной власти импульсы слабее. Да и не всякий разговор теперь слышен из-за кирпичных стен, не говоря уже о шепоте. Так что одних денег оказывалось мало, хотелось, черт побери, и власти. Которая к тому же давала дополнительную безопасность.

А о ней стоило позаботиться, так как за отказом Асланбеку могли последовать угрозы. На что-то серьезное Павел Сергеевич не рассчитывал, слишком на большом крючке Асланбек висел сам со своей идеей загонять Одинокому Волку эшелоны. Но и сбрасывать со счетов норов чеченца было бы слишком легкомысленно.

Потому и смотрел в окно. Думал. Вспоминал, с каким изумлением Асланбек принимал кейс обратно. Хотя понимал, что кто-то заплатил за свой проект больше. И значительно больше, ежели несостоявшийся компаньон не пожелал даже торговаться.

– Это окончательно? – чеченец глядел не в глаза собеседнику, а на дипломат, который еще вчера пушистым коричневым котенком замирал на коленях у нового хозяина.

– Да. Другие проекты оказались более перспективными.

И тут Асланбек забросил ноги на столик. Его подмывало это сделать еще при первом посещении, но тогда он был зависим, связан обязательствами, а сейчас мог стать самим собой. Мокасины с едва исчирканными асфальтом подошвами оказались перед лицом хозяина кабинета, и Павел Сергеевич впервые в жизни не посмел поставить на место зарвавшегося гостя. Полученный на собственный счет миллион долларов от экологов требовал осмотрительности. Слишком значима сумма, чтобы ввязываться в разборки по мелочам. Беречь требуется главное.

– Все оттуда, – Павел Сергеевич воткнул палец в потолок: против Кремля не попрешь, сам под ними хожу.

Асланбек поверил лишь на секунду, но туфли от соседства с фруктовой вазой не убрал. Всякий имеющий голову на плечах понимал: власть в Кремле – это не президент, перманентно находящийся то в больном, то в неадекватном состоянии. Россией, а в первую голову распределением и дележом ее ресурсов, управляло его окружение. Что они порешат на своих сходняках, то и подпишется для претворения в жизнь. А Павел Сергеевич сам из окружения, пусть и не близкого…

– Так что… – хозяин тем не менее развел руками, намекая на конец беседы, свое бессилие и мягкую неуступчивость.

Асланбек зацепил носком вазу, подтянул ее к краю стола. Задержал, когда Павел Сергеевич готовился услышать звон разбитого хрусталя. Дотянулся до черной, плотной виноградной кисти, грубо влез пальцами ей в бок. Вырвал с кровью понравившуюся ягоду. Съел, на сей раз глядя в глаза хозяину и вытирая салфеткой испачканную руку. Павел Сергеевич не сомневался, что смятый клочок бумажки Асланбек бросит на пол. Так и случилось.

Не прощаясь и ничего не обещая, хотя желание пригрозить сквозило у чеченца в каждом движении, он вышел из кабинета. Как и в первый раз, Павел Сергеевич несколько выждал – на случай возврата. Потом торопливо поднял с пола салфетку. Уж кто-кто, а секретарша не должна знать, что в этом кабинете кому-то позволительно распускать руки. И вот теперь он стоит у окна и жалеет о Кремле. Предается ностальгии по дням, когда происшедшее не могло представиться и в страшном сне.

– Уезжать, – вслух проговорил он спасительную фразу.