Николай Иовлев - Поединок

Следователем оказался парень лет двадцати пяти, а то и меньше. Как видно, чтобы прибавить себе возраста, он отпустил усы, совершенно ему не шедшие. Держаться старался с напускной важностью, желая, судя по всему, походить на человека, давно уже искушенного в своем деле. Предложив мне сесть на привинченный к полу табурет, следователь какое-то время изучающе смотрел на меня, словно обдумывая, с чего начать допрос, и наконец, напустив на себя важность, выдал:

— Больше расскажешь — меньше получишь.

Я тотчас понял, что фразу эту следователь подготовил заранее и не начинал допрос лишь потому, что ее употребление казалось ему фальшивым, никак не увязываясь с моим обликом доходяги. Вероятно изучив предварительно материалы дела, следователь ожидал увидеть этакого крепыша, запросто нападающего на матерых бандитов и даже целые отделения милиции. А предстал перед ним какой-то чуть ли не дистрофик с мутными глазами.

Изливать душу перед этим молокососом мне что-то не захотелось. Вспомнив напутствие сокамерников, я решил им воспользоваться:

— А если ничего не расскажу?

— Тогда готовься заниматься прополкой тайги. Оформлю тебя на полную катушку. — Фраза была, судя по всему, тоже дежурной.

— В таком случае для начала я требую адвоката. Занесите, пожалуйста, в протокол: без адвоката я не скажу ни слова.

Пожав плечами, следователь вызвал надзирателя, и меня увели обратно. Сокамерники мое поведение одобрили, а я опять завалился спать.

Через три-четыре дня, когда туман в башке понемногу уже развеивался, а сам я перебрался с матраца возле унитаза в проход между кроватями — ввиду постепенной циркуляции постояльцев камеры, — меня снова позвали на выход, только на этот раз не к следователю, а к адвокату.

Им оказался толстенький и маленький, трехподбородочный — ни дать ни взять колобок — мужичок лет с полсотни. Тонкоголосый и нервически дерганный. По всему походило, что в защитники ко мне он не набивался, и его принудили к этому определенные обстоятельства. Выслушав мою печальную исповедь, Колобок занервничал более обычного и пронзительно заголосил на визгливой ноте:

— И вы хотите, чтобы я тягался с этой мафией? Да они меня вместе с вами и судом в придачу в порошок сотрут!

Колобок научил меня, как квалифицированно добиться замены адвоката, и укатился восвояси.

Следующий мой защитник показался человеком мужественным, не в пример предыдущему. Рассказывая ему все как на духу, я боялся, что он споткнется о первый же камень преткновения — инцидент в ментовке, а второй — выстрел в Щавеля — его просто добьет. Не говоря уже о моем пагубном пристрастии к наркотикам. Но Михаил Абрамович, как он представился, — высокий и стройный, я бы сказал — статный и видный мужчина лет пятидесяти пяти, с гладким, почти без морщин лицом и подвижными глазками под кустистыми бровями, выслушав меня внимательно и подобострастно улыбнувшись, заявил, что видал он злодеев и посерьезней меня, а банды Щавеля он и вовсе не боится. Видал он, мол, банды и покруче. Будем, сказал Михаил Абрамович, бороться — и против ментов, и с братанами. Щавель, как оказалось со слов Михаила Абрамовича, жив, уже выписался из больницы, обращаться с заявлением в милицию отказался, однако дело против меня все же возбуждено — в том числе и по этому факту.

— Будем работать! — улыбнулся мне Михаил Абрамович. — И не из таких паутин выпутывались.

Впечатление на меня Михаил Абрамович произвел более чем благоприятное. Его низкий ровный голос, несомненный, едва ли не гипнотический талант убеждения, твердая уверенность в успехе, судя по всему, немалый опыт и — главное — какая-то внутренняя невозмутимость, основанная, надо полагать, на опыте и профессиональных знаниях, внушили мне неподдельный оптимизм. «И откуда только взялся мне в подмогу этот супермен? — недоумевал я. — Такой любой суд на свою сторону привлечет одним только обаянием, а уж если запустит в ход связи, дело мое просто обречено на успех».

Про убийство Настюхи я рассказал Михаилу Абрамовичу в первую очередь, ведь с него-то, собственно, и началась вся эта уголовщина. Адвокат соболезнующе качал головой, делал какие-то пометки в блокноте и обещал содействие в расследовании этого циничного убийства.

Во вторую нашу встречу Михаил Абрамович был преисполнен еще большей мажорности. Причиной этого, по его словам, оказались наведенные справки. Щавель, вызванный следствием, не имел ко мне никаких претензий и вместо конкретных показаний дал лишь невнятные: не помню, не знаю, не видел… Зато зампрокурора города, некто… — фамилия не зацепилась за извилины — ополчился на казанских не на шутку. Он, по словам адвоката, давно уже точит зуб на эту преступную группировку, одну из самых сильных и влиятельных в уголовном мире Петербурга. На недавнем брифинге в городской прокуратуре он обещал пересажать всех ее лидеров в самое ближайшее время. И вот одна из возможностей — подвернулась. По крайней мере в отношении Щавеля.