Николай Иовлев - Поединок

— Унитазы вместо параш здесь, в «Крестах», поставил Туполев, авиаконструктор, — со знанием дела пояснил Федор Иванович, образованный, как я уже понял это, человек. — Помаялся он тут полгодика, а после освобождения, говорят, все свои гонорары истратил на это дело. Заодно и воду провели. Теперь можно и посуду мыть. Ты, кстати, теперь дежурный. Мыть посуду будешь после еды. Это тоже не западло, все новенькие дежурят, я тоже мыл. Даже бандюги моют. Закон такой. А в крытке он для всех один. И пол моем по очереди. Все моют, даже убийцы. Смотри, лучше мой посуду-то. А то могут, если плохо жир отмоешь, в морду миской запустить. Это как раз запросто. Да ты раздевайся, Юра. Куртку на вешалку повесь. Не бойся, не украдут. Здесь теперь твой дом. А дома — не серут. Это тут тоже закон такой.

Не успел я, скинув куртку, присесть за стол, как за железной дверью раздались гулкие шаги десятков ног, лязгнул засов, клацнули механизмы замка, взвизгнули петли — и в камеру, внося на своей одежде свежесть весеннего воздуха, начали входить ее обитатели. Все они были одеты, как видно, в то, что носили на воле: кожаные и плащевые куртки, пальто, джинсы, брюки и прочую одежду рядового обывателя. Стрижки — тоже обычные, а вокруг шей или в руках белели полотенца. Шарфы, видно, забрали, как и у меня.

Камера была переполнена, уже на верхних кроватях лежали, а на нижних — сидели, словно в плацкартном вагоне, но народу все прибывало.

— О, никак пополнение! — не сдержал радости кто-то из вошедших, когда дверь и запоры клацнули в обратной последовательности. — Смотри-ка, и место свое уже занял. Грамотный.

Вошедшие сняли верхнюю одежду, некоторые сразу же расселись вокруг стола, согнав меня с лавки, — играть в домино, другие распределились по шконкам. Многие закурили.

— Ну, откуда будешь? — спросил, словно предвкушая удовольствие от свежих впечатлений, щербатый худосочный парень лет двадцати пяти, с глубоко посаженными хитроватыми глазами.

— С Ростова-на-Дону, — помедлив для порядка, ответил я. — Земляков нету случайно?

— У нас нету. Но там, — парень махнул большим пальцем за спину, — в какой-то хате, кажись, есть. А натворил делов, стало быть, тут, в Питере?

— Стало быть — да.

— А по какой статье чалку одел?

Вопрос был до конца не ясен, но по смыслу выходило, что щербатый интересуется моим преступлением.

— Да ни по какой, — осторожно ответил я и попытался сказать с гонором: — Так, шьют мне дело одно…

— Э-э-э… — протянул кто-то с верхней шконки. — Да он в несознанку. Сынок, вяжи с ним об этом.

Однако Сынок, как видно это была кличка щербатого, не унимался:

— Какое дело, если не секрет? — упирая на слово «какое», что должно было свидетельствовать о его нетерпении узнать об этом как можно больше подробностей, допытывался он, недовольно щуря глубоко посаженные глаза.

— Да так, мента одного чуть не грохнул. Дежурного по отделению в Московском районе. Ствол у него притырил. В бега ударился…

Сынок чуть не закашлялся, поперхнувшись сигаретным дымом и удивлением. Глаза его выкатились из углублений чуть не на самый лоб:

— А-а-а!.. Так это ты, значит, с дежурняком мусорским такое динамо крутанул?! Все ж газеты про то писали!.. Точно ты? За базар отвечаешь?

Вместо ответа я усмехнулся, тем самым подтверждая справедливость своих слов.

— Во, бля, кто к нам пришел! — не скрывал своей радости Сынок. — Братва, да это правильный пацан! А я думал, — добавил он уже мне, — ты сюда влетел за ширму, ну, за наркоту то есть. Уж больно смахиваешь ты на подсаженного. Пошевелить тебя хотел малехо. Прописку сделать.

— И за наркотики — тоже, — признался я на всякий случай, моля Бога, чтобы Серый и его дружки не узнали, какое преступление мне инкриминируют кроме этих двух.

— Ну, как приварок это фигня. Слушай, а рассыпухи у тебя нет случайно? Не пронес? Может, другой какой кишлак есть?

Догадавшись, что речь идет, по всей видимости, о наркотиках, я лишь покачал головой.

— Жаль. А то бы обкайфовались. Ты по какой ходке? По первой?

— По первой.

— Кликуха у тебя есть?

— Нету.

— Значит, будем тебя звать… У тебя какой кишлак в уважухе был? — И, видя, что я не понимаю вопроса, Сынок добавил: — Ну, какое шмыгалово ты больше всего любишь? Движку любишь? Ханево?..

— Ну, можно.

— Значит, будешь Ханкой.

— Ханка уже есть! — крикнул кто-то из глубины камеры. — Пусть будет Шприцем. Тощий, как шприц.

— Во, точно: будешь Шприцем! Живи пока возле сортира, Шприц, а как шконка освободится или место под шконкой, так и переедешь. И посуду мыть теперь твоя очередь. А прописку, так и быть, делать не будем. За волыну легавскую, считай, развел ты с пропиской… — И неугомонный Сынок, посчитав свою крестную миссию, как видно, выполненной, потерял ко мне всякий интерес и уселся за стол играть в домино.