Геннадий Прашкевич - Бык в западне

— За что? — нагло ответил немного пришедший в себя Колька Недопырка. — Двести девятую давно отменили. Борис Николаевич лично отменили. Бродяжничество и попрошайничество нынче не грех, а сурьезная работа. Не так, что ли? Кто подаст бедному инвалиду, собирающемуся выпить за здоровье господина президента России? — торжествующе и нагло вскрикнул Недопырка на всю привокзальную площадь, все так же тщетно пытаясь выдернуть свою хилую ногу из-под тяжелой ноги Куделькина.

Куделькин усилил нажим. Недопырка взвизгнул.

— Я сейчас тебе ногу раздавлю, придурок… — все так же негромко предупредил Кольку Недопырку Куделькин. Он с ненавистью глядел на бело-зеленую громаду вокзала, на шумные потоки равнодушных прохожих, то сливающиеся, то вновь разъединяющиеся, то вновь распадающиеся на отдельных людей. — Сразу говори. Где Груня?

— Ага, — нагло ухмыльнулся инвалид, выдернув наконец ногу из-под ноги Куделькина — Так я тебе и сказал!

И вдруг засмеялся. Он щурил недобрые, пронырливые серые глаза, взмахивал угловатыми бровями, тыльной стороной ладони утирал горбатый нос и смеялся.

— Крыша поехала?

— Крыша у меня на месте. А смеюсь я потому, как дурак ты, — грамотно объяснил Куделькину вконец успокоившийся бомж. В толпе он явно чувствовал себя в безопасности. Настолько в безопасности, что уже откровенно смеялся над Куделькиным. — Я не кавказец, ты меня никаким удостоверением не испужаешь. Я за нынешнего президента голосовал. А смеюсь потому, что ишь ты какой, вот решил прямо на Груню выйти! Ишь ты какой, на кого решил выйти! На самого Груню! Груня у нас полковник! Он не на таких, как ты работает. Испужал! Вот я, к примеру, нужен Груне! — хвастливо ударил кулаком в грудь бомж. — У меня с Груней все душа в душу. Я ему денежку несу, а он ко мне со всем уважением.

— А чего ж это полковник сидит без денег?

— Это я сижу без денег, — поправил опытный инвалид Куделькина, почти уже и не замечая его. — Деньги мне нужны, а не Груне. Груня что? Груня человек большой. Груня на службе. Ему здесь сидеть некогда. Ему не за то платят. Груне платят за его службу. Он не на кого-нибудь, он на родину служит. Понял? Он, скажем, придет в скверик, полежит, подумает, а пара пацанов его охраняет, не дает людям мешать Груне. Он ведь знаешь какой? — вдруг угрожающе спросил Колька Недопырка. Видимо, он впрямь не умел молчать. Язык у него не терпел молчания. — У Груни теория. Он когда засыпает, сразу говорит, что будить его не надо. Пока сам не проснется, не будить. И сами, говорит, когда спите, никому не позволяйте себя будить. А то ведь такое может случиться!.. — Бомж подвигал угловатыми бровями. — Вот я, скажем, сплю, а ты меня решил разбудить. Вроде простое дело. А на самом деле все может так обстоять, что весь этот поганый мир только мне одному и снится. Понял? Только мне одному! Я проснусь, а ты, дурак, исчезнешь, и все эти дураки исчезнут, — указал Колька Недопырка угловатыми бровями на торопящихся с поездов и на поезда людей. — Ты вот пойдешь и разбудишь Груню, а если весь этот поганый мир, правда, только одному Груне снится? И мы с тобой тоже только ему одному снимся? А? Мы же исчезнем! Ты, дурак, Груню разбудишь, а мы все исчезнем! — торжествующе и нагло заорал бомж. — Груня- то останется, а мы исчезнем! Поэтому вали отсюда! Вали! — заорал Недопырка уже в полный голос. — Ишь, Груня ему понадобился! Вали, пока я корешей не позвал!

Коротким, почти незаметным движением Куделькин ткнул прямыми пальцами чуть ниже третьего ребра инвалида. Колька Недопырка поперхнулся, побледнел и медленно осел на землю. В уголках Колькиных узких губ запузырилась бледная пена. Он мычал, пытаясь что-то выговорить, но не мог выговорить ни слова. Собственно, у него даже звуки не выговаривались. Так, мычание… А иногда шипение… Или слабый свист, вроде как у больного сурка…

Куделькин присел на бетонный парапет. Не глядя на задохнувшегося бомжа, он вытащил из кармана сигареты и закурил. Он не смотрел на часы. Он знал, что бомж придет в себя минут через пять. Ну, от силы через семь. Можно на часы не смотреть. Проверено. Вся эта история с кавказцами, и с каким-то Полковником, которому снится весь этот поганый мир, тяжело и странно возбуждала Куделькина. К тому же он действительно здорово устал. Он смотрел на бомжа с ненавистью.

— Ну, отсуетился? Или как? Не будешь больше суетиться? — спросил он страдающего инвалида.

— Не буду, — скорбно повел угловатыми бровями с трудом пришедший в себя Недопырка. Его немножко трясло, густые брови подрагивали.