Геннадий Прашкевич - Бык в западне

Куделькин лениво присел на скамью рядом с бомжами и закурил. Дым потянуло на бомжей, и один из них очень фальшиво и очень возмущенно замахал руками. Вот, мол, до чего дошли! Вот, мол, какое хамство! Не дают человеку подышать свежим воздухом!

Увидев это, Куделькин ухмыльнулся и демонстративно выпустил весь дым в морщинистое рябое лицо особо возмущающегося бомжа. Рябой бомж опешил. Но второй, более старший и более, наверное, вдумчивый, похожий в профиль на пожилую опустившуюся человекообезьяну, натянувшую на себя продранный на локтях зеленый свитер и в сандалиях на босу ногу, мгновенно смекнул, что дело тут не простое. Тут, кажется, совсем не простое дело, мгновенно смекнул бомж. Так откровенно может вести себя только такой человек, который или пришел специально бить их, или, наоборот, пришел специально к ним, чтобы дружески поделиться с ними чем-то важным, может, даже дать на выпивку.

Последнее вряд ли. Но мечтать никому не запрещено.

— Чегой ты?.. Чегой?.. — все еще растерянно, но уже с неопределенной угрозой в голосе удивился рябой бомж с подбитым глазом, отмахиваясь от дыма. — Курить-то чегой?.. На природе-то?..

Куделькин ухмыльнулся.

— А ты нырни в канализацию.

Рябой бомж окончательно потерял дар речи. Впрочем, он оказался столь глуп, что даже осознать этого не смог. Мычал невнятное что-то про себя, растерянно разводил руками и даже на тайные знаки своего приятеля, похожего на пожилую опустившуюся человеко-обезьяну, не обращал никакого внимания. Мычание рябого бомжа было полно неясных угроз, правда, каких-то действительно очень неопределенных, вроде бы как и к Куделькину не имеющих отношения.

— Чегой ты?.. — мычал рябой бомж и как бы угрожающе расправлял хилые плечи. — Со мной сам Христос не справился… А у Христоса руки… Я тебе говорю…

По мутным глазам рябого бомжа было видно, что он в любой момент готов перейти от самого крайнего хамства к самой крайней, к самой унизительной трусости, даже, может, к рабской угодливости. Все эти сложные смешанные чувства, как плотва в мутноватой луже, трусливо и густо метались в его подбитом, украшенном синяком глазу.

— Чегой это ты? Меня сам Христос…

— Заткнись, — попросил Куделькин.

На бомжа он не смотрел. Он смотрел на летний Красный проспект, яркий, красивый, широкий, как широкая река, на зеленые деревья в Первомайском сквере, и на зеленые деревья перед театром Оперы и балета, на мрачных бетонных мутантов, держащихся кто за ружье, а кто и за что-то вроде рыбьего скелета. Как на душе противно! Он смотрел на шумную толпу, то стремительно вырывающуюся на площадь из метро, то лениво клубящуюся на обочине проспекта, на стремительную толпу, равнодушно огибающую с двух сторон площадь Ленина и втекающую то на Вокзальную магистраль, то уже на саму улицу Ленина, дышащую, шумную, мать их, как мне херово. Вон шлюха почти без юбки, отметил Куделькин. А если даже нормальная девчонка, то зачем всем показывать трусы?.. А вон козел в шляпе… Ну, может, не козел, может, даже очень умный, очень даже нужный городу человек, от которого зави сит, в тепле мы будем жить или в жопе, может, он ученый, или художник, или еще кто-то такой важный и нужный, только на вид он все равно козел, жопа и руками машет, ну почему так противно?.. Чего ты в са мом деле, Куделькин?.. В чем люди виноваты?..

Он догадывался, в чем. И знал, кто должен за это ответить.

Мне бы для начала найти Зимина, зло решил Ку делькин. Полковнику Зимину можно верить. Полковник Зимин много чего сделал, чтобы все эти важные и нуж ные козлы и шлюхи, бомжи и проститутки ответили за разгул своей сволочной демократии. Он, Куделькин, обязательно должен найти Зимина, потому что без пол ковника что-то не ладится в служебной машине, не справится с норовистой машиной хитрый полковник Лыгин, мать его так, плюнуть бы мне на все!..

— Эй, мужик… — неожиданно услышал Куделькин голос бомжа, похожего на пожилую опустившуюся че ловекообезьяну. И лоб у бомжа был тоже такой — ни зенький, кепочкой. А над лбом, как плесень, курчави лись сырые от пота редкие белесые волосы. — Инфор мацию купишь?..

Вопрос прозвучал так неожиданно, а сами слова так не вязались с видом пожилого бомжа, что Куделькин неожиданно развеселился.

Надо ж так Вот он сидит, капитан ФСБ, и совсем не по делу злится на совершенно неизвестных ему лю дей, называет их козлами и шлюхами, а под самым бо ком у него, оказывается, притулился некий человечек Ну, не совсем человечек, но все-таки… Пусть потаскан ный, зато умненький. Знающий цену и себе и своим секретам. И совсем не важно, что похож этот стран ный и неожиданный человечек на какое-то вымирающее или только еще готовящееся вымереть существо. Оно, может, скоро вообще опустится на четвереньки, однако ведь произносит слова. При этом вполне понятные слова.