Геннадий Прашкевич - Человек, который был отцом Хама

На вопросы нашего специального корреспондента отвечает доктор физико-математических наук, член-корреспондент Академии наук СССР, действительный член Геологического общества Франции, почетный член Болгарской Академии наук, иностранный член Академии наук Финляндии, член Американского математического общества, член-корреспондент Британской Академии, иностранный член Национальной Академии наук Деи Линчеи /Италия/, почетный член Эдинбургского королевского общества, почетный член-корреспондент Стокгольмского геологического общества /Швеция/, пожизненный член Нью-Йоркской Академии наук, член Брауншвейг-ского научного общества, член Американского геофизического союза И.А. Угланов.

Наш корреспондент: Доктор Угланов, вы первый человек, сумевший заглянуть в мир далекого прошлого. Ваше удивительное создание – MB, или, как говорят по традиции, Машина Времени, у всех на устах. Принцип ее действия известен по многим публикациям в научных и популярных журналах, сегодня мы будем говорить не об MB. Нас интересуете вы, человек, совершивший столь невероятный вояж – прямо в царство чудовищных динозавров, в кампан, в тот отдел мелового периода, что отделен от наших дней многими миллионами лет Почему, собственно, в кампан? Объясните.

Угланов (улыбается): Эпохи, заселенные нашими предками, я имею в виду предков Человека, пока закрыты. В самом деле, трудно предугадать, как отреагируют на наше появление опричники Ивана Грозного или казаки Степана Разина. Что же касается мира животного, тут несколько проще, хотя без недоразумений все же не обошлось.

НК: Вы имеете в виду Хама?

Угланов (улыбается): Вот именно.

НК: Так прокомментируйте нам эту историю. (Машет рукой телеоператору.) Начинайте!.. (Официально) Доктор Угланов, соответствовало ли увиденное вами тем моделям, что были построены для вас знающими специалистами?

Угланов: И да, и нет.

НК: как это понять?

Угланов: Западно-Сибирскую низменность совсем необязательно представлять в виде сплошных болот, есть там и горы. Понятно, я ожидал, что окажусь в душных тропических зарослях, но MB зафиксировала в глухом ущелье, голые стены которого были густо прокалены солнцем. Воздух, плотный, горячий, был напитан дымом, небо застлано пылевым шлейфом, будто совсем недавно где-то рядом произвели мощный взрыв. Оставив MB, по внешнему виду она напоминает рогатый велосипедный тренажер, я коснулся рукой отвесной стены, иссеченной кремнистыми дайками, и почувствовал, как трудно дышать в этом прокаленном каменном мешке. Пот буквально залипал лицо, я то и дело лез рукой за воротник, но все было так внове, так странно, что, сдерживая себя, я все же сразу направился к узкой горловине ущелья, за которым угадывался какой-то зеленоватый фон.

Пройдя метров десять, я обернулся.

Над MB, это меня удивило, плавали легкие облачка, странный пух, будто ктото сдул шапочку гигантского одуванчика. Только что не было никакого пуха, а сейчас воздух был застлан им. Я догадался взглянуть на ладонь, которой только что утер лицо, – ладонь была в крови, в мятых пушинках, показавшихся мне живыми. К сожалению, я не ошибся, это оказались микроскопические клещи, снабженные чем-то вроде лепестков-парашютиков.

Отступая перед летающими, точнее, дрейфующими в воздухе паразитами, я оказался под грубой каменной аркой, от которой круто вниз сбегал узкий язык каменистой осыпи.

Я замер, ошеломленный.

Зеленой стеной уходили заросли к дымному тяжелому горизонту. Кое-где эту стену прорезала река, может быть, реки. И над всем этим бесконечным миром, душным, горячим, застланным пыльными шлейфами, питало странное ощущение беды. Не знаю, как выразить это. Мощные папоротники были коегде поломаны, прибиты к земле, огромное дерево гинкго, я узнал его по сердцевидным листочкам, было наполовину ободрано. На цикадоидеях, наклонно, как копья, торчащих под осыпью, болтались обрывки то ли водорослей, то ли лишайников, будто совсем недавно через этот мир прокатился чудовищный водный вал. Толстый ствол цикадоидеи, упавший на осыпь, был ободран и измочален, во все стороны торчали листовые черешки и укутывающий их волосяной войлок. Сам воздух, пахнувший с мутной реки, излука которой угадывалась за стеной растений, был кисловат, напитан прелью, жаром, тлением.

Мертвый мир.

Так, к сожалению, я к нему и отнесся. Это чуть и не погубило меня, ибо, спустившись по осыпи к ближайшим деревьям, разглядывая весь этот хаос, я чуть было не прохлопал опасность.