Геннадий Прашкевич - Бык в западне

— А то!.. Мы с удовольствием…

И жадно присосался к фляжке. Все же Груня пло хо соображал.

Пропала фляжка, брезгливо подумал Куделькин. Стеклянная, а все равно пропала. Придется выбросить. Ну и черт с ней. После Груни и стеклянную не очистишь.

— За приятное знакомство, — снова обеспокоенно стрельнул глазами Груня и прильнул к фляжке.

— Ну, хватит, товарищ полковник, — приказал Куделькин. — Мне лично приятности наше знакомство не доставляет. Чем быстрей мы покончим с нашим знакомством, тем лучше будет для каждого. — И, преодолевая брезгливость, дотянулся правой рукой до телогрейки, сильно встряхнул бомжа: — Где взял валюту и до кументы?

— Не знаю, — уверенно ответил Груня.

— А ты подумай.

— Не знаю.

— Ты хорошо подумай.

— А чего такого? — подумал наконец Груня. И все с той же непонятной уверенностью ответил: — Купил.

Наверное, Груне показалось, что Куделькин потря сен его ответом, потому что все с той же фальшивой, даже с демонстративной гордостью, уже окончательно приходя в себя от коньяка и смутного беспокойства, Груня нагло добавил:

— Настоящие документы! Без подделки!

— Я знаю, что настоящие, — согласился Кудель кин, вытирая руку носовым платком. И попросил: — Положи фляжку на сиденье. Да закрути, закрути проб ку. Коньяк проливается. А теперь дай руку.

— Погадаешь, что ли? — поинтересовался Груня.

— Погадаю, — согласился Куделькин и задумчиво взял в свою руку протянутую ему руку бомжа.

Рука Груни оказалась грязной. Черные полукружья обгрызанных ногтей давно нуждались в чистке.

Левая ладонь когда-то была обожжена, на ней явственно выделялись светлые пятна.

— Ошпарился?

— Было дело. В бройлерной однажды уснул.

— В бойлерной?

— Какая разница?

— Действительно, — усмехнулся Куделькин. — Всякое случается. А теперь слушай меня внимательно, товарищ полковник… — немного помолчав, негромко и жестко сказал Куделькин, даже молчаливый сержант за рулем напрягся — По документам, товарищ полковник, которые я нашел в твоем кармане, проходит мой друг. Мой хороший друг. Совсем недавно, товарищ полковник, этот мой старый друг исчез в аэропорту Толмачево Сошел с самолета и как сквозь землю провалился Вот просто так. Сошел и как сквозь землю провалился. Поскольку моего друга до сих пор пока не нашли, значит, о его местонахождении знаешь только ты, товарищ полковник, поскольку никакой дурак, даже самый отъявленный, такими документами, как у моего друга, торговать не станет. Еще при моем друге были деньги. В валюте. Какую-то часть ты, наверное, уже спустил, но это не страшно. Если ты мне, товарищ полковник, скажешь прямо сейчас совершенно честно и прямо, где находится мой потерявшийся друг, я, товарищ полковник Груня, даже оставлю тебе некоторую часть найденных тобою денег. А возможно, даже отпущу тебя.

— Так мне ж знать откуда? — взвился Груня. — Я ж купил!

— Заткнись и слушай, — негромко оборвал Груню Куделькин. — Отвечать начнешь, когда я скажу. Мой друг полковник Зимин был совершенно особенный человек У такого человека нельзя просто так отобрать или купить документы. У живого нельзя, — пояснил Куделькин таким тоном, что даже молчаливый сержант Лапшин снова заерзал за рулем. — Я тебе так скажу, товарищ полковник… Если ты прямо сейчас отвезешь нас в нужное место и выведешь меня на моего потерявшегося друга, я тебя, может, отпущу. И никто не будет тебя искать. Обещаю. Живи, черт с тобой. В конце концов, я тоже человек и понимаю, что неприятности моего друга начались не с тебя. Но ты сейчас единственный, кто знает, где надо и нужно искать моего пропавшего друга

— Да я…

Куделькин внимательно посмотрел в глаза Груне и несильно двумя пальцами сжал его запястье. Бомж завопил. Это был страшный животный крик, и пена выступила на узких синеватых губах Груни, как совсем недавно такая пена выступала на губах Кольки Недопырки. Только, в отличие от Недопырки, Груня ни на секунду не терял сознания. Он только дергался, как паралитик, не имея сил вырваться. Он только пускал пену и вопил. Причем так, что молчаливый сержант, не оборачиваясь, напомнил:

— Услышат, Юрий Иванович.

Куделькин отпустил руку Груни.

Ошеломленно трясясь, потрясенно обливаясь потом, затравленно вжавшись в самый угол сиденья, Груня прошептал:

— А я чего? Я ж не спорю. Коль надо, поедем.

И с ужасом посмотрел на Куделькина.

Они ехали молча. Уже смеркалось

Где-то за очередным поворотом шоссе тревожно, томя сердце, перебивая все другие запахи, вдруг понесло издали тяжелым, тошнотворным и сладким запахом Большой городской свалки.