Вячеслав Злобин-Алтайский - Незримая сила. Рассказы

– Зато пролетарий… и душа русская! – поставил я жирную точку в политической полемике.

На том мы тогда и разошлись, злые и непримиримые.

Как бы иной раз сгоряча ни плевали мы в родственные души, а все же наша влюбленность друг в друга не знала пределов. А иначе, если бы я их не любил возвышенной братской любовью, то и не удосужился бы напрягать свой ум и перо, повествуя о них. Все они всегда оставались для меня как малые дети, а я для них как исцеляющий архангел Рафаил, а иной раз и как судья карающий. Все это во мне как-то замысловато сочеталось, лишь имело выражение свое как бы тайное, в глубинах моей души действующее.

Взять хоть того же Савелия. Ну, истый Люцифер и в мои праведные рамки не вписывающийся, казалось бы. Но я-то знаю, что он дитя дитем и душа у него может быть шире самой матушки Волги, и этим все сказано. Душа таких размеров не может быть по определению корыстной.

Всякая блудливая работа мысли от бескрайности желаний исходит. И разве Савелий виноват, что все и сразу ему хочется, и жить спешит, и переустройством мира болеет пламенно? А я, как в прошлый раз, про «поляка», веским карающим словом заронил в его сердце сомнение, чтоб чрезмерно не бесновался. И поверьте, что переживаниями он озаботился, но беда его – ненадолго.

А как, к примеру, мой братишка Савелий любить может! Не каждому дано дар такой иметь. Часто гуляем мы по праздникам по-братски, без всяких приставленных Богом к нам своих суженых. Такое правило у нас заведено: весельем забавляться исключительно в кругу родных кровинушек. А суженые – это уже вторичные приложения. Но страдает Савелий безмерно, крепко и самозабвенно от этого.

Помню, в Верочку свою он влюбился нешуточно. Первое время ходил с большими глазами, удивленными, а когда понял, что это любовь – перестал удивляться, недоумением озадачился: где ж от такой любви поцелуи, где эротика, где таинство?

Скажем так, Верочка была чрезвычайно интеллигентной особой. Может быть, интеллигентнее своего пылкого до идей жениха. Она работала библиотекаршей и принимала все его ухаживания только поэтически. Савелию нужна была всеобъемлющая любовь, а Верочке – духовная. В возвышенности их чувств ни у кого не было сомнений. Но ее платонические чувства настолько были безмерны, что брат иной раз впадал в отчаяние. А однажды чуть не повесился. Верочка хотя и поняла тогда серьезность намерений Савелия, который к тому же подарил ей свою руку и сердце без остатка, но осталась неприступна. Она берегла свою невинность как зеницу ока. Смысл ее молодости в том и пребывал. Для Верочки выше этой ценности ничего не существовало.

Чего уж греха таить – бурная история, со страстями нешуточными, с серенадами, никому покою не давала.

Признаю: Савелий, конечно, бескорыстный парень, но иногда какая-то червоточина будила его. Это случалось, когда его захлестывал очередной ураган чувств и он в запале страсти выкладывал ее коварное качество наружу. Порой одержимость эмоций вдрызг разносила благородные помыслы. И я думал, раз уж он в пылу чувств об интимном изливался вслух, то крайность эта подлости равна. Но если он и подлецом казался, то своим, а значит, невиновным. А посвящал он в тайны своей шекспировской любви дословно:

– Как же может жить моя любовь истинная, искренняя к любимой без поцелуев? – ставил вопрос ребром мой горемычный брат, озадачивая Верочку.

Она, говорил Савелий, прятала глаза, ковыряла ногтем обои на стенке и с глубоким сожалением отвечала:

– Савик, я не какая-нибудь вольная девица – я порядочная. Такие чувства выражаются в рамках семейного таинства, а мы пока связи душевные только ищем меж собой. Зачем же нам нахрапом нарушать такие тонкие еще духовные узы?

– Но любовь наша должна пребывать в нежности, а не в расчете, – возражал любвеобильный брат. – Если мы нежность свою воплотим в целование, то и узы укрепятся. И губы наши их прочувствуют. А если этого совершать не будем, так и все отношения наши глубокие насмарку пойдут. И расчет на семейное таинство растает… И головы мы не потеряем, и позабудем про наше счастье.

– Я счастлива уже в том, что надежда меня питает на нашу скорую близость, и жду, когда это таинство совершится, – откровенно толкала она брата к законности желаний.

Однажды, в замужестве, забыв о природной своей интеллигентности и включив свое поэтическое сознание, Верочка Савелию изменила. Свершилось это на заре лихих девяностых, когда брата охватила революционная лихорадка.