Вячеслав Злобин-Алтайский - Незримая сила. Рассказы

Корректор Мария Яковлева

Редактор Андрей Дмитревский

© Вячеслав Злобин-Алтайский, 2022

ISBN 978-5-0056-3391-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Зовут меня Тихон Скворцов. Я озабочен, но чем именно – не понимаю. С недавних пор назойливо стало чесаться ухо и появилась дурная привычка то и дело теребить его. Как только внимание к окружающей жизни теряется, так приступ чесотки одолевает нешуточно.

Казалось бы, ухо вполне стандартное, не то что, например, губы. Особенно нижняя. Смотрел я критически в зеркало и размышлял: «Губа эта несуразная, толстая и как бы вывернутая наизнанку, отвисла, как колбаска охотничья. Если чему и чесаться было, так только ей. Она ведь чувственная, а ухо – что? Совсем как пластинка, почти неодушевленная».

Сидеть в малосемейке этой серой скучно и душно. И портьеры на окнах – одно название: грязные, почти дырявые. Руками моими собственными истерты – реликвия, да и только. То отдергиваешь, то задергиваешь их по вечерам, чтоб нос длинный свой иные в окно не совали. Мой первый этаж – горизонт сглаза. А заглядывают – кто по инертности, а кто и любопытства ради. А что забавного можно у Тихона в комнате обнаружить? Все одно без штанов-то не хожу, а если так, то и смысла в подглядках нет ни малейшего.

Пока рассуждаю о порывах этих бездельников, так и ухо чесаться перестает, будто мы вместе с ним задумались, а как только останавливаюсь в мыслях, опять за мочку хватаюсь. И чем больше ее тереблю, тем больше хочется.

Так что с такого рода болезнью бороться можно, лишь непрерывно философствуя.

Вот лежит себе в углу, возле дивана, дворняжка моя Прасковья, глазами хлопает, глядя преданно, даже заискивающе, и повторяет действия хозяина. Только не передней, а задней лапой чешет ухо свое, да еще жалобно порой повизгивает, будто когтями рвет. А что взвизгивать-то, я же по умолчанию делаю такое…

Хорошая все же собака у меня – лохматая, с белыми бровями, только бестолковая. Вечно ей жрать хочется – прямо прорва какая-то. Одна эта забота ее только и одолевает. Как жить-то так можно, ко всему остальному быть безучастной? Неужели нажраться да почесаться – в том и есть смысл жизни? А если взять еще во внимание ее привычку проситься на улицу, чтоб избавиться от лишних калорий, то и весь смысл собачьей жизни теряется окончательно. Ломоносов был не дурак, когда сказал: «Сколько прибыло, столько и убыло». Тогда зачем она, такая жизнь-то? Сидела бы только да заискивала глазами, думала о вечном и не делала бы всяких непотребных движений лапами да языком. Если бы не выгуливать, то смысл существования ее был бы глубокий и сосредоточенный, и я попусту не отвлекался бы от своих мыслей.

Вот опять: только мудрая мысль в очередной раз мелькнула, не задержавшись, так сразу рука к мочке уха потянулась. Как с этой напастью бороться, наверное, одному Богу ведомо…

Заболел я параллельно эпистолярным жанром. Это чтоб одна болезнь извела другую. Этот жанр, на мой взгляд, очень даже полезный и непременно приводит меня к глубокомыслию. То есть этим клин клином вышибается.

Еще в начале шестидесятых годов прошлого века мой брат Митрий, в первых классах обучаясь, писал металлическим пером, макая его в чернильницу. Все было по уму: тем самым отрабатывался красивейший почерк, скажу я вам. Вот и я: если заниматься эпистолярией (это я так новую болезнь свою назвал), то уж непременно стоит делать все красиво, чтоб душа пела. А подтолкнуло меня к этой красоте наличие коробки перьев, оставшихся в наследство от брата.

Черную тушь в стеклянном флакончике я купил заблаговременно, предчувствуя свою потребность к творческой жизни. Тогда я еще не думал, что с чесоткой бороться мне этаким макаром придется.

Мой стол, довольно шаткий и скрипучий, располагался перед окном. Думаю, по своему объему и скрытым возможностям он нисколько не уступал пушкинскому. На левой кромке стола стоял светильник – горбатый, с тонкой шеей, пучеглазый, с эллипсной головой, как у кобры. Стеклянный флакон, наполненный тушью по самое горло, занимал место чуть правее центра стола – я же правша. Рядом высилась стопка бумаги формата А4. Хочу заметить: чтобы мои рукописи приобрели историческую значимость, хотел я вместо нее приобрести что-то вроде папируса, но, как оказалось, Египет нам его не поставляет. Решил тогда изыскать хотя бы пергамент. Но мне сказали, что тот уже давно снят с производства. Поэтому пришлось воспользоваться, к моему безграничному сожалению, плодами достижений нынешней промышленности.