Вячеслав Злобин-Алтайский - Незримая сила. Рассказы

Ни для кого не секрет, что все беды нашего безумного времени от скорости его течения произрастают. И чем больше сумасшествия в мире творится, тем стремительнее оно ускоряется. А куда?

Хочется в связи с этим спросить человечество, Гоголю вторя: чудо-тройка, куда ж несешься ты, куда все так устремились безо всякой оглядки в прошлое? Скажу уверенно и определенно: к своему закономерному закату, к концу света мчатся все. Чем скорее раскручивается колесница истории, тем немыслимо ближе подвигаются к нам темные времена. И о всяких зловещих эпидемиях нам об том недвусмысленно телевизор неустанно трезвонит.

Хоть я и сторонний наблюдатель всей этой пляски с саблями насчет пандемии, но отчетливо вижу предвестие падения в бездну. Я-то хорошо для себя усвоил, что именно Господь имел в виду, когда давал понять: Апокалипсис, мол, не для тех, кто бежит без оглядки впереди всех, а для тех, кто не грешит и пребывает в философском спокойствии. Вот в этом-то состоянии я и пребываю, думая о прошлом с благоговением, соблюдая все патриархальное, очищая свой дух от всяких пандемийных катастроф. Мне чужды настроения полного упадничества и страха, более того, неприемлема праздность, о которой слагал поэмы Пушкин – например, про пир во время чумы. Ко всем таким неадекватным настроениям я глубокомысленно равнодушен, но созерцателен.

Я знаю: ни одна зараза меня так просто голыми руками не возьмет и не отправит в мир иной, а если и отправит, то не с помощью этих призрачных «корон», которыми нас запугивают. Если слабость какая меня и может одолеть, так только от лет старческих, от эволюционной немощи.

Тем более подозреваю я, что вся эта оголтелая пандемийная сумятица дело рук мировой олигархии: тут огромадными деньгами и переустройством жизненного уклада пахнет. А я за уклад патриархальный и потому не поддаюсь меркантильным веяниям времени.

Чего греха таить, случалось в прошлый раз у меня подозрение, что ухо мое оттого чесалось, что инфекция подействовала и втайне от меня разлагала мой организм. Был грех, но все же, повинюсь откровенно за свою слабость и малодушие мимолетное, причина недуга совсем иная. Я просто от любви к своей собаке Прасковье самовнушением и обезьянничаньем маялся. Но не дело беспрестанно следить за капризами животного и зазывать на себя всякие ее болезни. Потому теперь на лапы Прасковьи надеваю варежки, чтобы она у меня смирно лежала и не провоцировала.

А если по болезни не собачьей продолжать разговор, то мои убеждения не совпадают и не согласовываются с теорией инфекционного их происхождения. Они липнут «коронами» своими к гражданам, ослабшим вконец не столько от немощи старческой или, скажем, от духа сатанинского, сколько от всяких чрезмерностей – обжорства, пьянства и разврата. А я еще как боровик, крепкий и красивый, до сих пор не страдаю этими пороками неприглядными.

А еще я верю в Апокалипсис, потому как с Верой и Правдой еще многие лета можно вот так свободно писать мемуары и не думать о том, что тебе может и за сто лет быть. Ведь известно, что Господь спасает таких, как я, и жизнь за белоснежным листом бумаги дает радость и вдохновение, а это и составляет райскую жизнь. Вся такая напускная шумиха совсем не пугает богопослушного и мыслящего человека.

Так вот, я начал с того, что сестренке моей милой в прошлый раз нацарапал письмо – от того и продолжим.

Ответное послание, взволнованное, быстро пришло от Марусеньки. Писала сестрица мне в почту электронную, так как она у меня современная и продвинутая.

У меня же компьютер был такого стародавнего рождения, что сейчас и не сыщешь днем с огнем такой. В шифоньере одежном стоит пылится и подает признаки жизни только тогда, когда я с кем в переписку вступаю. А так этот аппарат – пустая вещь, только зрение притупляет. И купил я его за бутылку водки у соседского дворника. Уж больно убедительно просил он у меня взаймы – готов был мать родную с горячки продать.

Когда я проверяю почту, то вынимаю этот кинескоп из своего «загашника», ставлю на табуретку и, сидя на диване, вникаю в тексты. Редко мне пишет кто так, по-современному. Иной раз пользуюсь клавишами почти бессознательно, но почтовые отправления осваиваю. С придыханием читаю сейчас письмо сестрицы:

«Ненаглядный мой братушка Тиша! Принесли мне с почты твое красивое письмо с романтическим почерком. А как только начала его читать, так чуть от неожиданности Богу душу не отдала. Сильно я забоялась за тебя и что с твоею болезнью такая неопределенность происходит. Сейчас все болеют по-всякому, но от одной и той же напасти. Сам по себе никто не помирает, лишь только от страха всеобщего – от мировой напряженности, будь она неладна, Украина эта. Да еще изобрели оружие тайное – бактериями стреляющее. Весь мир восстал друг против друга и травят нещадно в отместку, кого ни попадя. Где спасаться от такого оружия, даже генералы ничего знать не могут. Все в необычайной панике и противовоздушную оборону сооружают. Надежда, хоть и призрачная, но, может, какой зонтик от этого ужаса и поставят, чтоб народ вздохнул с облегчением и не заражался.