Луиджи Лунари - Швейк в Нью-Йорке. Роман

– Видели бы его кабинет! – горячился Швейк. – Да шестьдесят долларов для них – сущая ерунда! И потом, его нисколько не удивило, что я назвал цифру шестьдесят, больше того, он даже стал шутить: шестьдесят тысяч или шестьдесят миллионов…

– Шестьдесят тысяч – одно дело, а просто шестьдесят – совсем другое, – авторитетно заявил МакНамара.

– Идиоту понятно, – сказал Швейк, – что шестьдесят намного меньше! И что с того?..

– А то, – перебил его Мартину, – что, если ты попросишь в банке миллиард на финансирование гнусных дел – нет проблем, но, если тебе надо десять долларов, чтобы не умереть с голоду, там тебе никто не подаст и цента. – И заключил с выражением недовольства, которое с некоторых пор не сходило с его физиономии. – И в банках тоже все сукины дети!

– Но это уму непостижимо! – горячился Швейк.

И рассказал о другом, столь же абсурдном эпизоде, случившимся с ним

однажды вечером, когда он пригласил миссис Хиллер на ужин в Чикен Инн в Мамаронеке. Он заказал себе ножку жаренного цыпленка, а официант принес ему курицу целиком.

– Но я заказывал только ножку, – объяснял Швейк официанту, – потому что сегодня вечером мне хотелось съесть чего-нибудь полегче. Кстати, принесите мне ещё один пакетик горчицы.

– За ещё один пакетик с вас полдоллара, – сказал официант.

Странно, подумал Швейк, в трактире У Чаши горчица бесплатная, как тарелки и салфетки.

– А что я буду делать с целой курицей? Мне достаточно только четвертой части.

– Съешьте то, что желаете, а остальное оставьте, – пожал плечами официант.

Швейк прикончил одну ножку, как и собирался, и полюбопытствовал у официанта, что будет с оставшимися тремя четвертями курицы. Оказалось, что он может забрать их с собой, чтобы съесть позже или просто выбросить на помойку. Поражённый Швейк попросил прокомментировать этот факт мистера МакНамару, который был, как всегда, лаконичен: здесь так принято ! – сказал он. И пояснил, что для официанта, которого Швейк вынудил принести вторую порцию горчицы – это затрата рабочей силы, поскольку он делает одной ходкой больше, что стоит денег. Принести четверть курицы или всю курицу для него – одна и та же ходка. Больше того, отрезать от целой курицы любой кусок – тоже затрата рабочей силы. Иными словами, четверть курицы будет стоить больше целой курицы.

Надо же, что ни шаг, то доллар! А в трактире У чаши всё с точностью наоборот! Как бы то ни было, в чужом монастыре следует жить по его уставу.

На что Мартину отрезал сумрачно:

– В этом твоём монастыре одни сукины дети!

Короче говоря, рана, нанесенная ужином в Трокадеро, затянулась сама собой, без несостоявшегося займа в Чейз Манхеттен Банке . Швейк потуже затянул пояс, отложил на потом кое-какие траты, а главное, воспользовался помощью, решительно предложенной миссис Хиллер, отношения с которой с каждым днём становились всё сердечнее.

Ни пальто, ни свитер он не купил, как задумывал. Оба, и миссис Хиллер, и Швейк, обнаружили, что у него и у почившего в бозе лейтенанта Малкольма Хиллера практически одни и те же размеры, в результате чего Швейк получил доступ к обширному гардеробу лейтенанта. У них даже сложился своего рода ритуал, который повторялся всякий раз во всех деталях: Швейк останавливался на пороге бывшей комнаты Малкольма, а миссис Хиллер молча с замиранием сердца, будто она в церкви, подходила к комоду, выдвигала ящик, доставала оттуда какую-нибудь одну вещь, носки или рубашку, некоторое время держала её на вытянутых руках как предмет культа, и на реснице у неё повисала слеза. Затем, глубоко вздохнув, она поворачивалась, растягивая губы в улыбке, закрывала ящик ударом ляжки и протягивала вещь Швейку, приглашая его пройти в комнату и прикинуть, подойдет ли она ему. И в то время, как Швейк проделывал всё это, она делилась с ним чувствами, какие испытывала в этот момент:

– Это как положить еще один камень на могилу Малкольма… или бросить на его гроб еще одну горсть земли.

– Вы же говорили, что он погиб в Тихом океане, – сказал Швейк, услышав легенду в первый раз.

– Пропал без вести над Тихим океаном, – тихо поправила его миссис Хиллер.

У неё уже вошло в привычку при упоминании покойного мужа никогда не употреблять слова умер , а только пропал без вести.

Швейк, всего минуту назад закончивший примерку кардигана желто-канареечного цвета, возвёл глаза к небу.

– В таком случае, не исключено, что не сегодня-завтра он объявится, – вселял он надежду в сердце бедной вдовы.