Соломон Волков - Беседа Соломона Волкова в Нью-Йорке с Виктором Топаллером

Топаллер:Добрый вечер, дорогие друзья. Вот прошла еще одна неделя, и мы с вами снова встречаемся. Как и всегда я этому обстоятельству очень рад. Когда говорят, что среди наших эмигрантов очень много известных, по-настоящему состоявшихся личностей, это, извините, чистой воды вранье. Людей, которые действительно состоялись и которые хорошо известны и на Западе, и в России, на самом деле единицы, максимум десятки. Сегодня человек, который, безусловно, относится к этим единицам, к этим десяткам, у нас в гостях. Соломон Волков. Соломон, добрый вечер.

Волков:Добрый вечер. Спасибо на добром слове.

Топаллер:Какое там доброе слово! Это, что называется, «не к вам»… Я вашу фамилию в первый раз в конце 70-х увидел в «Литературной газете», где и прочитал, что вы негодяй, мерзавец, подонок…

Волков: Вы забыли — еще «клоп».

Топаллер:Ах, да! Извините. Я тогда еще был очень молодой человек и меня удивило это сочетание: с одной стороны — Соломон, с другой стороны — Волков, и при этом еще и негодяй, который оболгал нашего великого композитора…

Волков:Что касается Волкова, то должен сказать, что это совершенно еврейская фамилия. Как и Поляков. Бывают такие еврейские фамилии.

Топаллер:Когда вас анафеме предали? Какой год?

Волков:79-ый. Здесь вышли мемуары Шостаковича, которые я записал, вывез на Запад с разрешения композитора и опубликовал.

Топаллер:По этой книге даже фильм поставили?

Волков:Да, в Англии сняли полнометражный художественный фильм. Бен Кингсли, который прославился своим исполнением Ганди и получил за это «Оскара», играл Шостаковича. И он так нервничал, когда снимался фильм, что вытребовал меня из Нью-Йорка. Он хотел, чтобы я держал его за руку и говорил, что он похож на Шостаковича. А он действительно был дико похож на Шостаковича! Но еще больше меня потряс в этом фильме актер, который играл Сталина. Когда я его первый раз увидел, то у меня мурашки прошли по коже, я испугался, я действительно испугался. Это была абсолютная копия. Он, кстати, английский актер, который сейчас живет в Нью-Йорке, довольно известный. И он был страшно доволен, когда увидел, что я побледнел. И сказал: «Большего комплимента мне не нужно».

Топаллер:Соломон, а это правда, что Шостакович вам сам позвонил, когда вам было всего 16 лет?

Волков:Нет, это не совсем так произошло. Действительно, когда мне было 16, я напечатал рецензию в ленинградской газете на премьеру его восьмого квартета. А он все читал о себе. И поэтому, когда нас вскоре после этого познакомили на одном из концертов, он уже знал мою фамилию и сказал пару любезных слов. Он никогда не делал, между прочим, вида, что он не читает рецензии о себе, в отличие от многих знаменитостей, которые изображают из себя этаких снобов: «Ой, я никогда не читаю о себе рецензии!» Ерунда. Читают все, только одни в этом признаются, а другие нет. Он этого не стеснялся. И с этого как бы начались наши отношения, мне было 16, а ему 54, кажется… Кстати, он тогда был моложе, чем я сейчас. Мне, естественно, казался стариком.

Топаллер:Я помню эти жуткие статьи о вас… Общий смысл такой: «Пасквиль на великого композитора, который на самом деле очень любил советскую власть, который никогда в жизни не мог говорить такие гадостей… Мерзкий еврей, втершийся к нему в доверие, оболгал, извратил, надругался…» Соломон, он действительно ненавидел все, что происходило вокруг? Со стороны он не казался человеком, имеющим время и силы на проявление эмоций по отношению к советской власти. Мне казалось, что он живет в каком-то своем, совершенно отдельном, гениальном мире. Как Бродский. Со стороны, во всяком случае, так казалось…

Волков:Он был очень, что называется, социальным человеком. Сталина и сталинизм ненавидел глубочайшим образом. Шостакович принадлежал к избранному кругу людей, которые со Сталиным имели дело непосредственно, лично. То есть, он встречался с ним. Кстати, был, наверно, из считанейших людей, которые осмелились в лицо Сталину противоречить. И вот тут заложен парадокс. Шостакович производил впечатление человека чрезвычайно пугливого, напуганного навсегда. И был таковым. Но один из его друзей, уже после смерти Шостаковича, сказал совершенно справедливо, что лучшей эпитафией Шостаковичу на могилу были бы следующие слова: «Здесь лежит человек, который не боялся Сталина, но боялся управдома».