Луиджи Лунари - Швейк в Нью-Йорке. Роман

И, заметив скептическую улыбку на губах миссис Хиллер, рассказал ей историю своего приятеля Яна Вазарика, фармацевта из Градеца Карлова, который после войны с русскими тоже был объявлен пропавшим без вести. А через восемь лет случайно нашёлся в Украине, правда под другой фамилией и женатый на очень красивой блондинке – полной противоположности его прежней жене, которая была страшной и занудливой, отчего в городке у неё было прозвище: Слабительное.

– Так что никогда не надо терять надежды, – подвёл итог Швейк.

Но миссис Хиллер уже полностью успокоилась. Культ погибшего супруга со временем основательно поблёк и лишь изредка проявлялся в виде формальной демонстрации преданности его памяти. Хотя миссис Хиллер всё ещё хранила верность зароку не выходить больше замуж, тем не менее, она начала оглядываться по сторонам, и нельзя исключить, что, внося свою фамилию в список граждан, готовых принять у себя беженцев, она, пусть подсознательно, надеялась на встречу с родственной душой. Приписка только не японец , добавленная ею в графу Примечания и возражения , была единственной уступкой памяти супруга, пропавшего без вести над Тихим океаном.

Появление Швейка сперва не произвело на неё особого впечатления. Хотя у него и были оттопыренные уши, совсем как у Кларка Гейбла, любимого актёра миссис Хиллер, но были они прилеплены к голове, абсолютно иной формы, с круглой, сияющей простодушием физиономией, возвышавшейся над коренастой, словно вырубленной топором, фигурой, с короткими толстыми руками, увенчанными мощными кулаками. Его вид мог бы напугать любого, не будь этих огромных, внушающих доверие голубых, с лёгкой поволокой, глаз, лучившихся спокойствием и доброжелательностью.

– Это даже неплохо, что он такой страшилище, – пошутила миссис Хиллер в разговоре с подругой. – Будь он был красавцем, как мой Малкольм, не знаю, как долго я могла бы сопротивляться ему!

Однако Швейк обладал собственными достоинствами: он был очень любезен, всегда обращаясь к ней с лёгким поклоном; сопровождая её в супермаркет, открывал ей дверь и уступал дорогу; на обледеневшем тротуаре подавал ей руку; когда она приглашала его на ужин или когда он приглашал её в Чикен Инн или в Макдональдс , отодвигал стул от стола, чтобы ей было удобно сесть, говорил позволите , когда наливал ей вино; по вечерам в пятницу всегда возвращался домой с букетиком; а однажды, когда они ехали в Нью Йорк и оказались в вагоне рядом с парой матерившихся молодчиков, он призвал их к порядку, сказав сурово: следите за речью, здесь, между прочим, дама! Все это давало ей возможность чувствовать себя гранд-дамой, а также понять, в чём состоит отличие истинного джентльмена от американского мужчины, который такими мелочами вообще не заморачивается.

Подобное галантное поведение Швейка явилось пропуском, позволившим ему постепенно проникнуть в безмятежную вселенную миссис Хиллер. Или точнее, его туда впустили, как только миссис Хиллер стало ясно, что его поведение, как всё, что он делал, не таило в себе никакой задней мысли, составляя суть его характера, диктовавшего обходительность со всеми. Не сказать, что миссис Хиллер он не нравился. Она, скорее, даже находила некую приятность в его слегка излишних, расплывшихся формах. Но, прежде всего, ей нравились его волосы, густые и блестящие, как у юноши.

Миссис Хиллер умела быть элегантной, особенно по вечерам, даже если и собиралась провести вечер дома всего лишь наедине с телевизором. Неоднократно, возвращаясь поздно после ужина в компании своих приятелей, Швейк заставал её сидящей перед экраном либо в её любимом чёрном длинном, до пят, халате с кружевами, либо в розовом беби-долле . В последнем случае миссис Хиллер непременно взвизгивала, предупреждая его, кстати, всегда с некоторым запозданием, чтобы он, ради бога, не входил в комнату, и убегала что-нибудь накинуть . Не сделала она этого только однажды, задремав перед телевизором, и Швейк какое-то время любовался картиной, с видом знатока оценивая чуть скрещенные ноги, слегка приоткрытые губы, позволявшие видеть белоснежные зубы, аккуратно подкрашенное веко, (второе было скрыто спадающей прядью волос), и свежим гримом, который казался нанесённым совсем недавно. Налюбовавшись, он выключил телевизор, при этом миссис Хиллер издала едва слышный стон, но не проснулась. Швейк на секунду замер, потом поднялся наверх, взял большое пуховое одеяло, которое нашёл в своём шкафу, заботливо укрыл им миссис Хиллер и со спокойной душой отправился спать.