User - veter.docx

- Ну вот возьмем к примеру Кафку, - он вытащил книгу и начал листать. Я улыбнулась – теперь он не успокоится, пока не склонит меня на свою сторону.

- Хм, красивая фотография. Кто это? – он повернулся ко мне, держа в руках маленький глянцевый квадратик, подписанный синим фломастером.

Я окаменела.

- Где... Где ты это взял? – спросила я шепотом.

- В книжке было. Господи, да на тебе лица нет! Кто это? – Юся сел рядом, разглядывая самую прекрасную в мире женщину, - Слушай, а может летом на море махнем? В Крым. Там такие места!

Он откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.

- Снимем комнату у какой-нибудь милой бабульки. Мелкого с собой возьмем.

Юся повернул голову и легко толкнул меня плечом:

- Эй...

Я не видела ее - эту фотографию – почти полтора года. Думала, что потеряла. И решила, что это к лучшему. Я никогда не решилась бы выкинуть, порвать ее. И, словно наркоман, вводила бы каждодневно очередную дозу боли...

Юся пощелкал пальцами перед моим лицом:

- Да что с тобой?

- Последний раз я была на юге пару лет назад, - отрешенным голосом сказала я, - с моим бывшим. Заболела серьезно. Жар, бред и прочие прелести. Мне нельзя в Крым. Не рекомендуется. Во избежание рецидива.

Я взяла карточку – по пальцам словно разряд тока пробежал. Лейла...

- Что? Что с тобой? – Юся развернул меня к себе и тревожно посмотрел мне в глаза, - почему ты плачешь?

Плачу... Я провела ладонью по щеке. Да. Мои первые слезы с тех пор, как я приехала домой. Я запретила себе плакать еще тогда, на пляже, когда, вернувшись пожелать спокойной ночи, увидела, как Она целует другую.

- Я назвала Ее Лейла... Неважно, какое имя ей дали при рождении – наверняка ничего оригинального. Машакатясветарита – бесконечный список неподходящих для нее имен. Я назвала ее Лейла. И всякий раз, глядя на нее, перекатывала во рту это сладкое и какое-то восточное слово, напоминающее о персидских сказках и восхитительных с непонятными названиями лакомствах, вот так: лей-ла...

Юся слушал, не перебивая, не шевелясь, почти не дыша. Он знал – то, что я расскажу сейчас, не повторю больше никогда. Он видел, как больно было мне, как нестерпимо больно. И я, как ребенок, плакала от этой боли и пряталась у него на груди. Юся обнимал меня, баюкал, а я слышала, как стучало его сердце, и рассказывала о стаккато Ее сердца под моей щекой.

- Все пройдет... Все... Ты поправишься. Освободишься от Нее. Я обещаю, - шептал он мне. Я поверила ему. Он с каким-то первобытным суеверием относился к словам. С большой осторожностью давал, тщательно взвешивал, аккуратно отмеривал, никогда не забирал обратно и всегда держал. Словам в его мире отводилось почетное место, он даже произносил их со вкусом, смакуя каждый звук. Я знала, что он не обманет.

Больше мы никогда не говорили о Ней. Вдвоем соблюдали некое табу, странный обет молчания, запретивший нам произносить имя Ее.

...

- Ба! Какие люди! – радостный вопль над моим ухом заставил меня вздрогнуть. При виде источника звука я вздрогнула еще раз и быстро отвела глаза. Это была... Я вновь посмотрела, надеясь, что первоначально ошибся взгляд. О, Господи! Скорым поездом промчалось мимо меня прошлое, обдав полуденным зноем черноморского пляжа. В слившихся в сплошную полосу окнах – смутные силуэты моих воспоминаний. Она наклонилась, нависла надо мной, неотвратимо, как беда. Я закрыла глаза, надеясь, что это только плод моего пьяного воображения и стоит щелкнуть пальцами, как он испарится, исчезнет, уберется в никуда. И услышала:

- Не узнаешь?

Как же... Я узнала ее сразу же, будто мы виделись последний раз вчера, а не два года назад на крымском побережье. Как там? Ах, да – девушка с глазами дикой серны. Унылое создание с глазами дикой серны, рваной челкой и мешковатой фигурой. Мне ли не узнать тебя? Тебя... Будь у меня нож, я, не раздумывая, вонзила бы его в твое серное сердце. Я ухмыльнулась – словосочетание «серное сердце» отдавало адом и чертями. Впрочем, особой ненависти я не испытывала. Раздражение, что случай столкнул меня именно с ней в центре огромного густонаселенного города. Она разбила стеклянный колпак, под который была неимоверными усилиями загнана моя память о Лейле. Колпак, который пусть медленно, но покрывался серой пылью забвения. Она постучала передним копытцем по столу:

- Эй! Крым... Море... Горы...

- Мой, загоревший до шоколадности, белобрысый благодаря южному солнцу и абсолютно счастливый бой-френд, - отрешенно добавила я, не открывая глаз.

- Какой бой-френд? – удивилась она. Я приоткрыла глаза и стала разглядывать ее сквозь ресницы. За эти годы она не изменилась ни на йоту. Есть такие люди, которые не меняются вообще. Они рождаются, живут и умирают, существенно не трогая свой облик. Она из таких. Неуклюжая, нелепая, с чересчур длинными руками и коротенькой шеей. Принятый алкоголь позволил мне в каком-то расслабленном дурмане оценивать ситуацию со стороны. Мозг, не спеша, обрабатывал поступающую информацию, идентифицировал ее и выдавал коротенькие спокойные мысли-выводы: «Что Она в ней нашла?», «Серна – животное между козой и оленем с неветвистыми рогами», «Надо заказать еще коньяка». Последняя мысль привела меня в чувство, я открыла глаза, обернулась и махнула официантке. Передо мной появился маленький изящный графинчик и блюдо с дольками лимона. Я залпом выпила рюмку коньяка, поморщившись, заела лимоном и, не, торопясь, закурила. Посмотрела на нее, и она тут же уцепилась за мои зрачки, вворачиваясь штопором своего взгляда, пытаясь проникнуть дальше, глубже, туда, где так спокойно билось отвлеченное алкоголем сердце. Я покачала головой – ничего не выйдет, дорогой мой джейран. Я научилась ставить замки, пароли и коды, недоступные самому опытному взломщику душ человеческих.