User - veter.docx

- Любишь только себя. Как мог жить с такой? О свадьбе думал! Трахалась с ней? Господи! Изменила с девкой!

Он выкручивал себя этими фразами, как белье после стирки. Я слышала треск непрочной материи, видела последние капли его гнева. Сейчас он встряхнется, расправит себя, развернет. Подсохнет голос. И на невидном лице появится насмешка. Я не достойна быть свидетелем его гнева, а тем более его обиды. Он шевельнулся, хрустнул пальцами и натянуто-шутливо произнес:

- А впрочем, милая, решай сама. Взрослая девочка. Глупая, правда. Глупая! Если что – звони.

И, насвистывая, ушел. Не уточняя, если «что».

...

Целый месяц выматывающих разговоров с милым, мамой и подругой, заканчивающихся истериками и взаимными оскорблениями, довел меня до состояния близкого к помешательству. В конце концов, я запретила им поднимать эту тему:

- Ничего не было, - сказала я. И день за днем пыталась заставить себя поверить в это. Я боролась с собственным сердцем. Тщательно, день за днем я возводила каменную стену, отделявшую меня от каких-либо воспоминаний. Создавала пустоту. Искусственный вакуум, в котором погибали молекулы моей памяти... Словно культурист, упорно наращивающий мышцы, создающий рельефы своего тела, я создавала рельефы нового мира. И помимо тренажеров, эспандеров и гантелей были у меня свои стероиды и анаболики.

...

Я тяготилась ими. Не познавала. Не изучала. Не любила. Дарила цветы и избитые фразы. Делала все быстро, сильно и уверенно, с нацеленностью на результат. И не было в этой злой нацеленности и капли той нежности, что я испытывала к Лейле. Мелькало где-то на вспышке страсти равнодушно-одобрительное: «Какая ладная фигурка...», прорывалось горячим дыханием чуть слышное: «Люблю...». Логика фальши или фальшь логики: занимаюсь с тобой любовью, значит люблю.

На исходе ночи, едва на горизонте показывалась полоска еще неуверенного рассвета, я уходила из дома, неизменно оставляя на столике у кровати чашку кофе и ключи с запиской: «Оставь под ковриком». Гуляла по не проснувшемуся еще городу, пытливо вглядывалась в какие-то смазанные утренней сонливостью лица редких прохожих, зябко курила у покрытого ночной сыростью фонаря, выжидала. И они уходили, послушно оставляли под ковриком ключ, вычеркивали себя из моей жизни, а меня из своих записных книжек. Иногда после мы случайно встречались, но я не помнила имен... Они же, скользнув по мне обиженно-отчужденным взглядом, спокойно проходили мимо. А одна не ушла. И ключ под коврик не спрятала. И на мое удивленно-злое: «Что ты тут делаешь?» пожала плечами и осталась. Ей понравился холодный кофе и мой неровный почерк:

- Как у пацана, - сказала она.

- Ты замороженная, - говорила она пару месяцев спустя, - в тебя будто вдохнули зиму. И дыхание у тебя холодное не от ментоловых жвачек.

Она задалась благой целью – меня разморозить, как советский холодильник: раскрыть на всю катушку и ножом для ускорения процесса лед откалывать... Но вскоре нож сломался, поранив ее. Всхлипывая в большой клетчатый платок на моей кухне, она обвинила меня в большой нелюбви. Мой тоненький веснушчатый прокурор:

- Ты никогда не научишься любить. Тебе это недоступно. В тебе смешались лед и секс – отвратительный коктейль, который вечером возбуждает и пьянит, а утром отзывается жуткой головной болью.

...

Юся знал многое, но, по сути, не знал ничего. Провожая взглядом восхитительную в своем совершенстве спину очередной претендентки на мое ложе, он покачал головой:

- Коллекционируешь ты их что ли. Как бабочек. Прекрасных легкокрылых бабочек. Пришпиливаешь их словно иголкой своей болью, надеясь, что они ничего не чувствуют. А потом легко забываешь.

- Юсь, так надо.

- Кому надо? Ты выматываешь себя в этом сумасшедшем марафоне. Иногда я не могу смотреть тебе в глаза – там тоска в чистом виде. Отфильтрованная, концентрированная тоска. Девочка, что ты делаешь с собой?

- Юся, ты ничего не знаешь.

Он грустно улыбнулся:

- Знаю. Ты бежишь от себя. От своего прошлого, не понимая, что оно в тебе, и никуда от тебя не денется. Поговори со мной.

- Прости, но мне пора. Она ждет. Созвонимся.

...

Лишь однажды я позволила себе проникнуть за выстроенную стену, преодолевая сомнение и страх, я шагнула на запретную территорию. И каждый шаг отзывался почти физической болью и отчаяньем.

Морозным январским вечером мы с Юсей сидели в моей комнате, завернувшись в пушистый теплый плед, пили испанское вино и лениво спорили по поводу недавно прочитанной книги. Юся выбрался из пледа, подошел к стеллажу с книгами: