w - Vasilyev Boris Lyubi Rossiyu V Nepogodu

и Зла. Пора уходить из Коммунистического рая в нормальную жизнь, и я,

старый русский писатель, заклинаю тебя сделать наконец-то этот последний,

решающий шаг.

Хватит демонстрировать всему миру бесстыдную наготу своей

хмельной души. С этого Завета началась жизнь человеческая. Вторым

Заветом был долг: трудиться в поте лица своего ради хлеба насущного.

1

Публикуются на сайте с разрешения правообладателя.

«Люби Россию в непогоду» (2006) Публицистика (М., Вагриус, 2006)

Борис Васильев

НЕ ПОКАЯВШИСЬ, НЕ СПАСЕШЬСЯ

Лет десять тому назад меня посетил американский корреспондент. И

вскоре после завязавшегося разговора – разумеется, через переводчика – на

мой вопрос, что его больше всего удивило в Москве, сказал:

- Кладбище на Красной площади. Мне сказали, что там хоронят особо

важных персон. Разве люди не равны пред лицом Господа?

Тогда я залопотал что-то беспомощно-советское. У вас, мол, негров

вешают. Но теперь… Теперь соглашусь. Да, пред Богом все равны, но нет

равных пред Антихристом.

Кладбище в центре столицы и, в особенности, иссохшая мумия

последнего фараона, выставленная для поклонения рабов, это – символ.

Символ торжества отрицания, торжества смерти. Гражданская война,

закабаление крестьянства, антирелигиозная истерия, раковая сыпь

концлагерей унесли из России 68 миллионов жизней. Прибавьте к этому

сорок миллионов не родившихся детей. Такого жертвоприношения не знал ни

один народ в мире за всю историю человечества.

А ведь ритуал смерти обесценивает жизнь. Радость ее заменяется

исступленным неистовством гибели. Вспомните русских раскольников,

сжигавших себя вместе с детьми и женами в избах, молодогвардейцев

Краснодона или современных камикадзе в Израиле, Чечне, Афганистане. Это

– фанатики идеи, а уж религиозная она или социальная в данном случае

неважно.

Важно, что Советская власть целенаправленно лишала нас

основополагающих нравственных критериев. Не убий, не укради, не лги…

Товарищ маузер вместо мандата, а общее собрание сельчан вместо суда – вот,

что нас ожидало. Сколько тысяч бессудных ссыльных крестьян отправились в

лагеря, на смерть и муки, сегодня уже забыто. Мы не любим собственной

истории. Мы боимся ее какими-то таинственными узлами генетической

памяти. Или – совести. Потому что большинство ныне живущих потомки тех,

кто расстреливал. Расстрелянные детей не рожают.

Только ведь посеянное – всходит. И взошло сегодня на заплеванной,

загаженной почве бывшего государства рабочих и крестьян. Что же

укоренилось на этой почве? Хладнокровные убийства, хладнокровный

грабеж, хладнокровный цинизм и хладнокровная ложь. Как выяснилось,

Истории, а не Богу, дано отмщение за океан безвинно пролитой крови.

2

Жизнь человека сегодня - куда дешевле его похорон. От нескольких

десятков долларов до нескольких тысяч – в зависимости от веса дичи. И

появились прекрасно вооруженные и прекрасно стреляющие специалисты по

отстрелам. Их щедро поставляет безумная и бессмысленная война в Чечне.

Там ставится рука и отнимается нравственность, поскольку убийство не

наказуемо. А Россия спивается, приступы пьяной злобы все чаще

охватывают собутыльников, и по числу бытовых преступлений мы впереди

планеты всей.

А у тех, кто еще не пропил собственной совести, одна мечта. Унести

ноги из этой страны. Хоть в Замбию, хоть в Намибию, хоть на Маркизовы

острова. И нормально жить, нормально работая.

Живем за счет внуков и правнуков. Все, все решительно, в том числе и

государство, живут за счет сырья. Нефть, руда, редкие металлы, лес, рыба,

икра, крабы – даже чернозем. Уссурийские «Кожаные чулки» отстреливают

тигров с радиомаяками на ошейниках, алтайские – снежных барсов, кто-то

бобров, ондатр, выдр, сайгаков, оленей ради кровавых пант Дальневосточная

рыба сейнерами идет в Японию вместе с крабами и морской капустой,

красная волжская перехватывается перед нерестом только ради икры. Такого

грабежа природных ресурсов Россия еще не знала. Мы живем одним днем, у

нас нет завтрашней жизни, есть только миг да водки море разливанное.

Такое состояние общества характерно для смутных времен. Когда народ

теряет смысл существования, а власть становится представляющей таковую.

Десять лет мы топчемся на месте. Выбираем, голосуем, принимаем