w - Vasilyev Boris Lyubi Rossiyu V Nepogodu

девочек и женщин в Тбилиси. Егор Яковлев, Александр Гельман и я

прощались с ними в день их похорон, и боль, которую я тогда испытал, не

отпустит меня до последнего вздоха.

Мне до боли стыдно за нашу Госудаственную Думу. Стыдно за всех,

может быть, за исключением одного лишь Иосифа Кобзона, свершившего

поступок, достойный интеллигентного и принципиального человека. Дума

сознательно и последовательно разрушает Россию, исходя из партийных, то

есть, прежде всего - корыстных интересов.

Мне мучительно стыдно за то, что мы натворили в Чечне. Стыдно

перед всем ее народом, потому что нет на свете плохих народов - есть лишь

плохие правители.

Мне стыдно смотреть в глаза матерям, русским и нерусским,

потерявшим своих сынов на той, позорной для России Чеченской войне, на

иных войнах и - особенно - в мирные дни. Простите меня, если можете.

Ради Бога, простите.

Мне, сыну офицера, надевшему военную форму в семнадцать лет,

стыдно за наших генералов. Стыдно за их матерщину, антисемитизм,

грубость, недалекость, ура-патриотическое шапкозакидательство. Стыдно за

их пренебрежительное отношение к солдатам и офицерам, за их мелочное и

немелочное воровство. Стыдно за то, что они носят форму армии,

разгромившей фашистскую Германию.

Мне больно и стыдно за непохороненных солдат, погибших как на

Великой Отечественной, так и в малопочтенной Чеченской. Павший в бою

солдат всегда выше, достойнее и благороднее любого генерала.

Мне стыдно за то, что мы - все мы, не только Правители наши! -

вспоминаем о чудом выживших солдатах Великой Отечественной только в

День Победы. Я - с вами, солдаты! С вами, последние мои однополчане. С

вами - до конца.

Мне стыдно за моего Президента. Я дважды с открытым сердцем

голосовал за него, но совесть не позволяет мне промолчать. Я ни в чем его

не обвиняю, кроме принципиального пренебрежения к собственному

президентскому слову. И когда он, как то было с Немцовым и Кириенко,

кому-то обещает, что не расстанется с ним до конца собственного

президентства, я уже не верю его словам. Я знаю, что он, то ли под влиянием

утреннего дурного настроения, то ли из-за собственных просчетов, уволит

именно этого человека в первую очередь.

Мне стыдно за наших демократов, разменявших энтузиазм конца

восьмидесятых на амбициозные, узкогрупповые интересы. Это ведь по их

вине в России нет единого Народного фронта борьбы против вчерашнего

коммунистического мракобесия и мракобесия сегодняшнего. Баркашовско-

патриотического.

3

Мне стыдно за Правительство, накачивающее деньги в дырявый

бюджет с помощью дешевой водки в наполовину спившейся стране.

Мне очень стыдно за наше телевидение, так и не определившее для

себя иных задач, кроме чисто коммерческих и тошнотворно

развлекательных.

Я испытываю глубокий стыд перед нашими женщинами, обреченными

видеть спивающихся мужей и сынов, выкраивать считанные гроши из

семейного кошелька и слушать бесконечную грязную брань.

Мне стыдно за наших детей, лишенных детства, а зачастую и матери с

отцом. Я заставляю себя смотреть в их горькие, недетские глаза, то и дело

глядящие с экранов телевизора в мою душу.

Мне мучительно больно и невыносимо стыдно заканчивать свою

жизнь в стране, с матом и гоготом пропивающей собственную великую

культуру. Мы звереем и опускаемся все ниже и ниже, уже прочно забыв, что

существуют понятия нравственности и порядочности, стыда и совести, долга

и чести.

Я отсчитываю последние дни до собственного семидесятипятилетия

спазмами собственного сердца. Но я верю в завтрашний день России. Верю,

что кому-нибудь постучится в душу совесть, как постучалась ко мне. Верю,

что к прозревшим единицам прибавятся десятки, а к десяткам - тысячи, и мы

- завтра, завтра! - поймем, наконец, что свое величие Россия опирала не на

атомные бомбы, а на могучий талант нашего народа, подкрепленный столь

же могучей нравственностью. И на равных вернемся туда, откуда

насильственно, с великой болью и кровью вырвала нас Советская власть. В

Европу.

Опомнись, пьяная, побирающаяся, матерящаяся, в полсилы

работающая Россия. Я знаю, ты неповинна в бедах своих. Зверски

изнасилованная, оплеванная, разутая и раздетая большевиками душа твоя

надломилась под тяжестью жертв, принесенных тобою на алтарь безумной

идеи. Мы до оскомины вкусили с Древа Коммунистического познания Добра