Juan Román - 0840088001426705588 .. - .

Я не могу точно припомнить, откуда взялся Абдул Альхазред. Смутное

воспоминание связывает его с неким взрослым - между прочим, семейным

адвокатом, но не помню, попросил ли я его придумать для меня арабское имя

или просто попросил его покритиковать сделанный мною выбор.

Семейного адвоката звали Альберт А. Бейкер; он был опекуном Лавкрафта до 1911 г.

Его (если действительно его) выдумка крайне неудачна с точки зрения арабской

грамматики, поскольку в ней удвоен артикль: Абд ул Аль хазред. Правдоподобней бы

выглядело Абдел Хазред, хотя это не так благозвучно. В любом случае, как мы еще

убедимся, имя `прилипло'.

Если "Арабские ночи" и не четко направили Лавкрафта в сторону царства фантазии, то

определенно не помешали его движению в том направлении. Часто не замечают, что

лишь сравнительно малая часть сказок из "Тысяча и одной ночи" действительно

волшебна; даже прославленная история Синбада - по большей части о путешествиях и

приключениях. Разумеется, в них говорится и о гробницах, могилах, пещерах,

заброшенных городах и иных вещах, что составили важные элементы воображаемого

ландшафта Лавкрафта; но мы по-прежнему в царстве легенды, где сверхъестественное

выглядит, скорее, не пугающим попранием законов природы, но чудом, которое

принимают почти как должное.

Иное могло окончательно `подтасовать карты' в пользу литературы ужасов - внезапное

открытие Лавкрафтом книги "Сказание о старом мореходе" Кольриджа с

иллюстрациями Густава Доре, на которую он наткнулся в возрасте шести лет в чужом

доме. Вероятно, то было первое американское издание поэмы с иллюстрациями Доре, -

"Сказание о старом мореходе" (Нью-Йорк: Harper&Brothers, 1876), выдержавшееся

множество переизданий. Вот какое впечатление поэма и иллюстрации к ней произвели

на маленького Говарда:

...вообразите высокую, роскошную викторианскую библиотеку в доме, куда

иногда заходил вместе с матерью или тетушками. Мраморный камин -

толстая медвежья шкура на полу - бесконечные книжные полки... Дом

взрослых, так что внимание 6-летнего гостя вполне естественно блуждает

по полкам & большому столу посередине & камину. А теперь представьте

громадную подарочную книгу размером с атлас, прислоненную к каминной

полке & с позлащенными буквами на обложке, гласящими "С иллюстрациями

Густава Доре". Название неважно - разве не ведал я темную, нездешнюю магию

картин Доре в наших домашних Данте & Мильтоне? Я открываю книгу - &

узрите! адская картина трупа-корабля с рваными парусами под ущербной

луной! Переворачиваю страницу... Боже! Призрачный, полупрозрачный корабль,

на чьей палубе труп & скелет играют в кости! К тому времени я уже

распростерт на медвежьей шкуре & готов перелистать всю книгу... о которой

я никогда прежде не слышал... Море, полное гниющих змей, & призрачные огни,

танцующие в темном воздухе... полк иангелов & демонов... безумные,

предсмертные, искривленные фигуры... мертвецы, восстающие в своей

гнилостности & безжизненно застывшие у волглых снастей обреченного

барка...

Кто мог устоять перед подобными чарами? "Старый мореход" оказал основное

литературное влияние на раннее развитие у Лавкрафта вкуса к сверхъестественному;

но иное, печальное событие стало не менее значимым.

Дед Лавкрафта по отцу умер в 1895 г., однако Лавкрафт нигде не упоминает, что это

событие как-то повлияло на него или на остальную семью; точнее, он пишет, что

никогда не видел своего деда во плоти - возможно, это показывает, до какой степени род

Лавкрафтов стал (или, возможно, всегда был) чужим для Филлипсов, особенно после

болезни и госпитализации Уинфилда Скотта Лавкрафта. Но то, что случилось 26 января

1896 г., серьезно повлияло на 5,5-летнего мальчика: смерть его бабушки по матери, Роби

Альцады Плейс Филлипс.

Возможно, повлияла не столько потеря члена семьи - Лавкрафт, похоже, не был с ней

особенно близок - сколько ее воздействие на остальных:

...смерть моей бабушки погрузила остальных домочадцев во уныние, которое

так никогда полностью и не рассеялось. Черные наряды моей матери &

тетушек до того пугали & отвращали меня, что я спасался, украдкой

пришпиливая к их юбкам кусочки яркой ткани или бумаги. Им приходилось