Unknown - 750c76f11b82488fab6d954fe331a3ae

- Вы…- вдруг прошептал он.

Дама взглянула на него так, что Ладонин вмиг забыл о своей принципиальной холодности к блондинкам.

Больше ничего не говоря, Ладонин взял ее руку в свою и оглянулся. Его охватило желание немедленно бежать, уносить отсюда свою женщину, чтобы ее не сожрали прежде чем он проснется.

_______

- В Новый микрорайон?

Ладонин впился взглядом в водителя “шестерки”, припаркованной к асфальтовому берегу у зала ожидания.

Водила ответил ему ленивым взглядом: жара, мол, достала, да и все вы со своими окраинами.

- Четвертной устроит?

Не издав более ни звука, Ладонин открыл заднюю дверцу и галантно предложил Даме втиснуться в салон. Внутри шестерка неожиданно оказалась более просторной, чем казалась снаружи. Ладонин смог свободно раскинуться, прижимаясь бедром к покатой горячей плоти незнакомки.

Когда побитый временем шарабан выбрался на мост, он ощутил теплое вторжение в свои чресла. Он не обернулся, догадавшись, что рука Дамы скользнула в его старые “ливайсы”. Ладонин метнул встревоженный взгляд в затылок водителя, но компактная костяная коробка, покрытая короткой рыжей щетиной, все так же лениво покачивалась на шее. Ее хозяин явно ничего не замечал. Потрясенный этим фактом и своими ощущениями, он утопил свою руку в золотом шелке волос и почувствовал, как невыносимо сладостный ожог освобождает его от пытки терпением. Дама взглянула на

Ладонина. В ее глазах сверкали огоньки.

Когда машина подъезжала к нужному подъезду,

Дама уже кипела. Они вошли в квартиру и сразу повалились на диван. Началось безудержное соитие.

Тьма приходила и уходила, свет появлялся и таял, но они не могли остановиться. Звезды свистели точно пули, и сутки пролетали как курьерские поезда.

Так прошло их время. Когда наступил отлив, они легли рядом и задремали. Ладонин вдруг вспомнил, что сегодня или вчера должна была венчаться его бывшая супруга, считавшая Ладонина антихристом. “В 25 баба девица опять”, усмехнулся он. Ему стало легко и грустно. Время текло беспрепятственно, не задерживаясь в его сознании. Он ностальгически смотрел за окно, где тонкий, ранимый вечер растворялся в непроглядной ночной тьме.

Ему вдруг показалось, что это последний вечер его жизни. Когда уже не было сил и оставалчся только огонь, не нуждавшийся в прикосновениях плоти, они откинулись на подушки и долго лежали, глядя в себя. Майя - он не спрашивал ее, но почему-то был уверен, что зовут ее именно так, этим затасканным по богемным подвалам древним именем - приподнялась на локте и тихо спросила:

- Расскажи о своей первой любви.

Ладонин улыбнулся и закрыл глаза. Он не любил отвечать на интимные вопросы - было скучно и стыдно говорить о такой ерунде, но в этот раз сказал легко, еще легче, чем отверзлись проржавевшие врата на плотине его памяти:

- Если ты хочешь…

Собираться с мыслями не пришлось. Он упал в свою речь, его ничего не держало - ни мысль, ни слово, ни даже внимание к собеседнице.

- Первой не помню. А последней уже, наверное, не будет, - легким голосом произнес он. - Вот, разве что один случай… Это было в девяностом. Тем летом мне исполнилось 30. Я работал в одной конторе, купи-продай. В августе отвоевал себе отпуск и, так как незадолго до этого развелся, скучал. Погожим ослепительным утром мне позвонил приятель Паша и предложил позагорать. Паша был обыкновенный местный недоносок, гопник с вузовским дипломом (кажется, то был Политех), и считал себя “вором по жизни” в свои неполные 24 года. Я презирал Пашу всем сердцем, но его сестра Ира сводила меня с ума. Трудно было поверить, что такое прекрасное создание могло быть сестрой Паши. Наверняка за их матерью водился грешок. В общем, несмотря на легкую личную неприязнь, я был не против пива, солнца и иллюзии полноты бытия.

В полдень мы уже вовсю поджаривались под солнцем, растянувшись на песочке и лениво обозревая женщин на пляже. Дамочки были так себе. Новоиспеченные студентки и абитура принимали журнальные ракурсы, томно заглядывая на мужиков. Домохозяек пасли мужья; на их лицах было написано выражение брезгливости. Я смотрел на них думал: если что-то нас всех объединяет, то это, конечно, не политика, не государство и не религия. Эти вещи всегда только разводили по разные стороны окопа. Тогда что? что под внешней оболочкой? что устанавливает перемирие на время и почти случайно, среди всех каст и заблуждений? Почти случайно, потому что не может быть ничего случайного в этом маленьком проклявшемся мире. Наше самоуважение вечно воюет со здравым смыслом. В этих мыслях я встретил вечер.