11.
Около четырех часов дня. Водяные знаки крови мерцают в мозгу. Сквозь закрытые веки пропускаю в мозг солнце, надрывающееся напротив. Цвету. Пропитываю стены полуденной бессонницей.
Грохот. Крошится бетон. Сосредоточенный город катит свою бочку, в которой запаян Диоген. Ищу человека, орет он. Не блядь, не мудомудра, не уголовный кодекс.
Старик потерял свое лицо, когда все стали зеркальными. Кругом - сплошное точка-ру. Духи бесплотные, знание велие и точки зрения. Человека - ни одного. Отворачиваю лицо. Старик прав. Меня тоже не вдохновляют ни деньги, ни слова. Я в бочке. Но мне нужно говорить, чтобы не спятить. Запускаю руку себе в горло и горстями черпаю склизкую боль, силиконовое отчаяние. Старательно утрамбовать все это в кишки текста. Все это знаково, знакомо, и это дежа вю.
Без четверти вечер, и скоро четверг, а пятница - это маленький шабаш. Справа течет река, воды которой, как известно, горьки. Ей имя - Полынь. Я питаюсь ее рыбой. “Приехать в страну мертвых и вести растительную жизнь…” Осточертело быть собранным.
Право победителя ничего не значит в мире побежденных. Я мертв снаружи, а внутри полыхает астральный огонь, астральное сердце, астральный желудок, астральное “НЕТ”. Пуповина втянута в рот
Богоматери. Втяни кальян моей души, Мать. Затянись покрепче, и все забудь. Здесь рожают сосредоточенно, в трудах, а убивают походя. Вся ненавистная система воюет сама с собой. Я не хочу быть сосредоточенным…
Мне нужна великолепная компания, с которой я разрушу все их храмы, все их сайты, все их нужники, где они обозревают мир. Но пока я один среди буйного мира, мне остается лишь окунать свое лицо в реку Полынь, не выпуская из зубов сигарету. Ловись, рыбка моя. Ведь ты так любишь пепел.
…Отвлечься. Почитать.
Обращаюсь к своей коллекции. Собирал ее много лет.
Она двойственна, что вполне по-закутски. Одна ее часть - для арендодателей. Другая - для себя.
Снимая квартиры, я замечаю, как меняется отношение ко мне, едва арендодатели замечают томики Шопенгауэра,
Борхеса, Зелинского, Камю и в особенности - натальный выпуск “Пособия для 2D-волхвов”. Его выдают сразу после рождения. Некая смутная мысль, плывущая в глазах счастливых обладателей жилплощади, мновенно прояснятеся. Всем ясно, что я нахожусь во временных затруднениях, ибо никому не приходит в голову, что мне просто негде жить. Закутяне любят книги с тех давних времен, когда на бумажных страницах иногда можно было встретить правду - не животную, а в статусе 1D. Сейчас они читают в основном лишь
3D-pulp, но все же не утратили уважения к литературе.
Их не сломила даже перестройка. Думаю, лучших читателей не существует в природе. Внешний ряд книг
- для них. Как визитная карточка. Эти книги я перечел давно и с тех пор к ним не тянет. За строем золотых переплетов находится основная часть коллекции. Это совершенно бесполезные, даже нудные и, вероятно, изготовленные на какой-нибудь официальный случай продукты, некоторые явно неудачные. Их большую часть составляют переводные издания - в основном с французского и немецкого. Нигде так ясно не понимаешь преходящую суть литературы, как в литжурналах
Бодинета с их бешеной ротацией и позорным критиканством, и в этих книгах, что лежат передо мной. Я часто размышлял об авторах. Представлял, какие суммы они получили, как цивилизованно написали, цивилизованно издали, и никаких проблем. Первый экземпляр из этого собрания мне всучили еще в университете как приз за лучшую подпись к фотоснимку.
Откуда взялась другая, не помню, но меня влекло к этим маленьким скучным монстрам. Я несколько раз встречал в Астро-и Бодинете вполне серьезные рецензии на некоторые из них. Должно быть, в созерцании отечественных мамонтов я утратил нечто важное в понимании европейского культурного процесса.
Что в литературе все гораздо тоньше, изящнее, необязательней - все не так, как у нас. И еще до меня дошло, что как только начинаешь читать эти книги без особого внимания, скользя по ним как по холмам и долам, то открываешь самое важное: способность изобретать. Цельные, великие вещи дробятся в воображении. Совокупность мелких вырастает в нечто большое и цельное. Такая глыба, как “Замок”, не пробуждает во мне ощущения свежего воздуха. За сотню лет в “Замке” так нагадили, что нечем дышать, и посетив его вы уносите чувство стыда, раскаяния и тревоги. Величайшим актом милосердия по отношению к литературе было бы открыть все окна в “Замке” или взорвать его к чертовой матери вместе с хибарами критиков, прилепившихся к стенам, пожравшим пространство. Поэтому я люблю незаметные вещи. Вот и сейчас я открываю “Ганса и Мифореализм” герра
Читать дальше